— Я этого не думаю, — сказал младший каноник. — Здесь у нее будет дело; здесь нужна ее женская сердечность, ее здравый смысл и мужество.
— Я хотел сказать, — пояснил Невил, — что обстановка здесь уж очень простая и грубая, и у сестры не будет ни подруг, ни подходящего общества.
— А вы помните только, что здесь будете вы и что у нее будет задача — вывести вас на солнышко.
Оба помолчали, потом мистер Криспаркл снова заговорил:
— Когда мы с вами беседовали в первый раз, вы сказали, что сквозь все испытания, выпавшие на долю вам обоим, ваша сестра прошла нетронутой и что она настолько же выше вас, насколько соборная башня выше труб в Доме младшего каноника. Вы помните?
— Очень хорошо помню.
— Тогда я подумал, что это у вас так, преувеличение, вызванное вашей привязанностью к сестре. Что я теперь думаю, не важно. Но вот что я хочу сказать: в том, что касается гордости, ваша сестра именно сейчас должна служить для вас примером.
— Во всем, из чего слагается благородный характер, она всегда пример для меня.
— Не спорю: но сейчас возьмем только одну эту черту. Ваша сестра научилась властвовать над своей врожденной гордостью. Она не утрачивает этой власти даже тогда, когда терпит оскорбления за свое сочувствие к вам.
Без сомнения, она тоже глубоко страдала на этих улицах, где страдали вы. Тень, падающая на вас, омрачает и ее жизнь. Но она победила свою гордость, не позволила ей стать надменностью или вызовом, и ее гордость переродилась в спокойствие, в незыблемую уверенность в вашей правоте и в конечном торжестве истины. И что же? — теперь она проходит по этим самым улицам, окруженная всеобщим уважением. Каждый день и каждый час после исчезновения Эдвина Друда она бестрепетно, лицом к лицу, встречала людскую злобу и тупость — ради вас — как гордый человек, знающий свою цель. И так будет с ней до самого конца. Иная гордость, более хилая, пожалуй, сломилась бы, не выстояла, но не такая гордость, как у вашей сестры, — гордость, которая ничего не страшится и не делает человека своим рабом.
Бледная щека рядом со щекой младшего каноника порозовела от этого сравнения и заключенного в нем упрека.
— Я постараюсь во всем походить на нее, — сказал Невил.
— Да, постарайтесь, — решительно ответил мистер Криспаркл. — Будьте истинно мужественным, как она. Уже темнеет, — добавил он через минуту. — Вы проводите меня, когда станет совсем темно? И учтите, кстати, что мне, по моим делам, вовсе не нужно дожидаться темноты.
Невил ответил, что проводит его сейчас же. Но мистер Криспаркл сказал, что сперва должен из вежливости заглянуть к мистеру Грюджиусу, а потом он вернется, и, если Невил сойдет вниз и подождет минутку, они встретятся у подъезда.
Мистер Грюджиус сумерничал у открытого окна, сидя с ногами на диванчике в оконной нише; прямой как палка, по всегдашнему своему обыкновению, с вытянутыми под прямым углом ногами, он походил отчасти на колодку для сниманья сапог. На столике у его локтя виднелся графин и рюмка.
— Как поживаете, уважаемый сэр? — сказал мистер Грюджиус после многократных предложений гостю подкрепиться, которые тот отклонил с такой же любезностью, с какой они были сделаны. — И как поживает ваш питомец в квартире напротив, которую я имел удовольствие вам рекомендовать, зная, что она свободна и, вероятно, вам подойдет?
Мистер Криспаркл ответил в приличных случаю выражениях.
— Очень рад, что квартира нравится вашему питомцу, — сказал мистер Грюджиус, — потому что, видите ли, завелась у меня этакая причуда — хочется, чтоб он всегда был у меня на глазах.
Так как мистеру Грюджиусу пришлось бы очень высоко поднять глаза для того, чтобы окно Невила попало в его поле зрения, эту фразу, очевидно, следовало понимать в переносном, а не в буквальном смысле.
— А в каком состоянии вы оставили мистера Джаспера, уважаемый сэр? — осведомился мистер Грюджиус.
Мистер Криспаркл ответил, что оставил его в добром здравии.
— А где вы оставили мистера Джаспера, уважаемый сэр?
Мистер Криспаркл оставил его в Клойстергэме.
— А когда вы оставили мистера Джаспера, уважаемый сэр?
— Сегодня утром.
— Угу! — пробурчал мистер Грюдшиус. — Он, случайно, не говорил, что собирается совершить поездку?
— Куда?
— Ну, куда-нибудь.
— Нет.
— Потому что сейчас он здесь, — сказал мистер Грюджиус; все эти вопросы он задавал, пристально глядя в окно. — И вид у него нельзя сказать чтобы приятный.
Мистер Криспаркл тоже потянулся к окну, но мистер Грюджиус его остановил.
— Если вы будете добры стать позади меня, вон там, где потемнее, и посмотреть на окно второго этажа в доме напротив, вы увидите, что оттуда тайком выглядывает некий субъект, в котором я признал нашего клойстергэмского друга.
— Вы правы! — воскликнул мистер Криспаркл. — Угу, — сказал мистер Грюджиуе. Затем добавил, повернувшись так резко, что чуть не столкнулся головой с мистером Крисиарклом: — А как по-вашему, что замышляет наш клойстергэмский друг?
В памяти мистера Криспаркла вдруг ярко вспыхнула последняя страничка из дневника Джаспера — его даже словно толкнуло в грудь, как при сильной отдаче, — и он спросил мистера Грюджиуса, неужели он думает, что за Невилом установлена слежка?
— Слежка? — рассеянно повторил мистер Грюджиус. — Ну а как же? Конечно.
— Но это ужасно! — горячо сказал мистер Криспаркл, — Мало того, что это гнусно само по себе и может отравить человеку жизнь, но ведь это значит, что ему каждую минуту, куда бы он ни пошел и что бы ни делал, будут напоминать о тяготеющем на нем подозрении!
— Да, конечно, — все так же рассеянно проговорил мистер Грюджиус, — Это не он ли ждет вас, вон там, у подъезда?
— Да, это он.
— В таком случае, вы уж меня извините, я не стану вас провожать, а вы не будете ли добры сойти вниз, и забрать его, и пойти с ним, куда вы хотели, и не подавать виду, что заприметили нашего клойстергэмского друга? У меня, понимаете ли, есть сегодня такая причуда — не хочется выпускать его из глаз.
Мистер Криспаркл понимающе кивнул и, простившись, вышел. Они с Невилом отправились в город, пообедали вместе и расстались перед все еще недостроенным и незаконченным зданием вокзала, после чего мистер Криспаркл поспешил на поезд, а Невил повернул обратно, чтобы долго еще бродить по улицам, переходить мосты, скитаться в лабиринте незнакомых переулков и, сделав большой круг по городу под покровом дружественной темноты, довести себя до утомления.
Было уже около полуночи, когда он, наконец, вернулся и стал подниматься по лестнице. Ночь была душная, все окна на площадках были открыты. Добравшись доверху, он вздрогнул от удивления — на этой площадке не было других квартир, кроме его собственной, а меж тем на подоконнике сидел незнакомый человек, и сидел-то он скорее как привыкший к риску стекольщик, чем как мирный обыватель, дорожащий своей шеей, ибо находился не столько внутри, сколько снаружи, как если бы вскарабкался сюда по водосточной трубе, а не поднялся, нормальным порядком, по лестнице.
