– Так быстро бьется… – ласково произносит он. – Как маленькая пташка. Признавайся, Джульетта, ты боишься?
– Никак нет, сэр.
– Взволнована?
– Я… я не знаю, сэр.
Дверь открывается, и Андерсон отпускает мою руку. Впервые за последние несколько минут он отводит от меня взгляд, наконец разрывая болезненную связь. Меня отпускает; опомнившись, я мгновенно вытягиваюсь в струну.
В дверях появляется мужчина.
Темноволосый, темноглазый, с бледной кожей. Молодой, думаю, моложе, чем Андерсон, однако старше меня. На голове у него гарнитура.
Мужчина замер в нерешительности.
– Джульетта, это Дарий.
Я разворачиваюсь к Дарию лицом. Он как воды в рот набрал. Застыл на месте.
– Услуги Дария мне больше не понадобятся. – С этими словами Андерсон бросает на меня взгляд.
Дарий бледнеет. Даже издалека видно, что его начинает трясти.
– Сэр? – непонимающе переспрашиваю я.
– А что не ясно? – удивляется Андерсон. – Я хочу, чтобы ты от него избавилась.
На меня снисходит понимание.
– Конечно, сэр.
В тот миг, как я поворачиваюсь к Дарию, он кричит. Пронзительный, леденящий кровь звук режет ухо. Мужчина делает попытку сбежать. Круто разворачиваясь, я выбрасываю вперед руку и останавливаю его своей силой. Весь оставшийся до дверного проема путь он просто летит; его тело впечатывается в стальную стену.
С тихим стоном он сползает на пол.
Я раскрываю ладонь. Дарий кричит.
Внутри меня, зажигая кровь, нарастает сила. Пьянящее ощущение. Восхитительное.
Я поднимаю руку. Тело Дария отрывается от пола, голова в предсмертной агонии запрокинута назад, тело пронзают невидимые стержни. Он не перестает кричать, звук проникает в мои уши, рождая эндорфины. Кожа зудит от энергии, что я получаю от него. Я смыкаю веки.
А затем – сжимаю кулак.
Новые крики эхом разносятся по гигантскому, похожему на пещеру пространству. Улыбка трогает уголки моих губ, и я растворяюсь в свободе, что дарует мне сила. Мне отрадно все: и то, что можно так вольно использовать силу, и то, что наконец можно себя не сдерживать.
Блаженство.
Мои глаза открыты, веки подрагивают, я словно одурманена, безумно счастлива, наблюдая, как его подвешенное тело заходится в конвульсиях. Кровь фонтаном брызжет из носа Дария, булькает в открытом, ловящем воздух рту. Он захлебывается. Уже при смерти. А я только нача…
Огонь покидает мое тело так внезапно, что я оступаюсь. Дарий падает на пол, раздается треск сломанных костей. Безысходная пустота прожигает меня насквозь, оставляя после себя слабость. Я воздеваю руки словно в молитве, пытаясь разобраться, что произошло, разворачиваюсь, пытаясь понять…
Андерсон держит меня на мушке.
Я опускаю руки.
Андерсон опускает оружие.
Внутри меня опять нарастает сила, и я благодарно вдыхаю полной грудью, чувствуя облегчение, когда сила, растекаясь по венам, вновь наполняет мое сознание. Я пару раз моргаю, пытаясь привести мысли в порядок, однако жалкий, отчаянный скулеж Дария возвращает меня к действительности. Смотрю на его искалеченное тело и лужи крови на полу, и внутри ерзает досада.
– Невероятно.
Я разворачиваюсь. Андерсон смотрит на меня с неприкрытым изумлением.
– Невероятно, – повторяет он. – Это было невероятно.
Я в ответ смотрю на него с сомнением.
– Что ты чувствуешь? – интересуется он.
– Разочарование, сэр.
Он сдвигает брови.
– Почему?
– Потому что он еще жив, сэр. – Бросаю на Дария беглый взгляд. – Я не доделала работу.
На лице Андерсона расцветает улыбка. Он кажется моложе. Он кажется добрым. Он кажется прекрасным.
– Бог мой, – шепчет он. – Да ты само совершенство.
Кенджи
– Эй, – зову я. – Подожди!
Пытаюсь угнаться за Уорнером, а он – и сей факт совершенно неудивителен – меня не ждет. Даже не замедлил шаг. На самом деле, я почти уверен, он еще и прибавил.
Ускоряюсь, отмечая на ходу, что последние пару дней не был на свежем воздухе. Синий цвет неба ярче, чем когда-либо, на мили вокруг – ни облачка. Является ли такая погода для географического расположения Сектора 241 чем-то из ряда вон, или такой климат здесь обычный – не знаю. Да и не важно, вдыхаю полной грудью. Воздух просто замечательный.
Проведя кучу времени в столовой вместе с больными и покалеченными, я стал замечать, что начинаю опасаться замкнутого пространства. Краски в той комнате словно выцвели, постельное белье приобрело пепельный оттенок, искусственное освещение начало резать глаза. А в нос били запахи: кровь, хлорка, антисептики. Сегодня утром я проснулся с сильной головной болью. Хотя, если уж честно, я почти каждое утро просыпаюсь с сильной головной болью – выход на улицу ее чуть притупляет.
На мне старая рабочая одежда, я нашел ее в своей комнате. Сэм и Нурия позаботились, чтобы у нас было все необходимое – даже сейчас, даже после той битвы. У нас есть предметы личной гигиены. Чистые вещи.
Чего не скажешь о Уорнере…
Бросаю взгляд на его удаляющуюся фигуру. Не могу поверить, что он до сих пор не сходил в душ. На нем все тот же кожаный пиджак Хайдера, точнее, одни лохмотья. Черные штаны порваны, лицо вымазано – могу лишь предположить, что это кровь с грязью. Волосы торчком. Ботинки не чищены. И все же каким-то образом – каким-то удивительным образом – он умудряется выглядеть собранным. Не понимаю.
Нагнав Уорнера, замедляю темп и все равно приходится шагать слишком быстро. Тяжело дышу. Начинаю потеть.
– Привет. – Пытаюсь отлепить от груди намокшую рубашку.
Погодка-то странная, настоящее пекло. Прищурившись, смотрю вверх, на солнце.
Здесь, в Прибежище, я лучше понял, что происходит с нашим миром.
Экстренное сообщение: Земля, по сути, все еще катится в задницу. Оздоровление просто извлекает выгоду из вышеупомянутой задницы, заставляя людей считать, что ситуация ужасна, и это необратимо.
А правда заключается в том, что ситуация да, ужасна, однако это обратимо.
– Привет, – снова говорю я, на сей раз похлопывая Уорнера по плечу.
Он так горячо сбрасывает мою руку, что я почти спотыкаюсь.
– Ладно, послушай, я понимаю, ты расстроен, но…
Уорнер внезапно исчезает.
– Эй, куда ты, черт возьми? – От крика у меня срывается голос. – Обратно в комнату? Встретимся там?
Какая-то парочка удивленно оборачивается.
