– Даже лучше, – добавляю я. – Это превосходно!
– Благодарю. Мне пора идти. Чем быстрее я поднимусь в воздух, тем быстрее начну, а значит, к тому времени, как вы доберетесь до базы, уже смогу кое-что подготовить.
– А если тебя поймают? – задаю я вопрос. – Если ты не справишься? Как тебя найти?
– Никак.
– Но… Назира…
– Мы на войне, Кишимото. – В ее голосе слышится слабое подобие улыбки. – У нас нет времени на сантименты.
– Совсем не смешно. Бред, а не шутка. Полный бред.
– Назира справится, – вступает Уорнер. – Не так уж хорошо ты ее знаешь, если решил, что ее легко схватить.
– Она только что пришла в себя, в прямом смысле! После того, как ее застрелили! Пулей в грудь! Она едва не умерла!
– Чистая случайность, – хором парируют Уорнер и Назира.
– Но…
– Эй, – голос Назиры звучит очень близко. – У меня предчувствие, что через каких-то четыре месяца я влюблюсь в тебя по уши, поэтому, будь добр, не дай себя убить. Договорились?
Только я хочу ей ответить, как ощущаю порыв воздуха. Слышу, как Назира взмывает в небо. Понимаю, что ее не видно, и все равно задираю голову, точно смотрю ей вслед.
Улетела…
В груди колотится сердце, к лицу приливает кровь.
Я в замешательстве: испуган, взволнован, обнадежен. Все самое лучшее и самое худшее происходит со мной одновременно.
Так нечестно.
– Зашибись! – произношу я вслух.
– Пошли, – зовет Уорнер. – Надо выдвигаться.
Элла
Джульетта
Макс пялится на меня, словно я с другой планеты.
С тех пор как ушел Андерсон, он и не шевельнулся. Стоит, где стоял, чопорный, холодный, будто к полу прирос. Я помню, каким взглядом он меня наградил при первой нашей встрече – с откровенной враждебностью, и смотрю на него сейчас, сидя на кровати и размышляя, в чем причина столь сильной ненависти.
Какое-то время тянется неловкое молчание. Андерсон явно уважает Макса, и я решаю обратиться к нему с той же долей уважения.
– Сэр, – говорю я, – я бы хотела одеться.
При звуке моего голоса Макс вздрагивает. Когда рядом нет Андерсона, язык его тела меняется. Похоже, Макс нервничает. Стоит ли его опасаться? Не понимаю. Его привязанность к Андерсону вовсе не означает, что ко мне он будет относиться не как к безымянному солдату.
Макс вздыхает. Громкий и резкий звук, похоже, выводит его из ступора. Он бросает на меня взгляд, потом исчезает в соседней комнате, откуда я слышу едва различимое шуршание. Затем появляется вновь, однако с пустыми руками. Смотрит на меня невидящими глазами, еще более встревоженный, чем секунду назад. Проводит рукой по непослушным волосам.
– У Андерсона нет ничего подходящего, – произносит он.
– Понятно, сэр, – осторожно реагирую, все еще смущаясь. – Я надеялась, мне выдадут новую форму.
Макс поворачивается, уставившись в никуда.
– Новую форму, – повторяет он себе под нос. – Конечно.
Когда он набирает полную грудь воздуха, причем медленно и прерывисто, мне становится ясно: он изо всех сил пытается держать себя в руках.
Пытается держать себя в руках.
Вероятно, Макс меня боится. Вероятно, он видел, что я сотворила с Дарием. Вероятно, именно он и оказывал ему медицинскую помощь.
И все же…
Зря он опасается, что я причиню ему боль. В конце концов, приказы отдает Андерсон, и, насколько мне известно, Макс – союзник. Я наблюдаю, как он подносит ко рту запястье и негромко приказывает кому-то доставить мне чистый комплект одежды.
Затем он отступает назад, пока не натыкается на стену. Раздается одиночный, резкий стук – его каблуки врезаются в плинтус, а потом молчание.
Молчание.
Оно выплескивается, заполняя всю комнату целиком, проникает даже в самые дальние уголки. Оно словно окутывает и сдерживает меня физически. Отсутствие звуков гнетет.
Парализует.
Убиваю время, считая на теле синяки. В последние пару дней мне не удавалось себя толком рассмотреть. Я и не знала, сколько ран получила. На руках и ногах есть свежие порезы, по нижней линии живота чувствую неявное жжение. Оттягиваю ворот больничной рубашки, разглядывая в огромный вырез свое обнаженное тело.
Бледное. Побитое.
На боку вертикально уходит вниз небольшой свежий шрам; я не знаю, что послужило причиной его появления. Похоже, на моем теле целое созвездие свежих порезов и пожелтевших синяков. Откуда они, я почему-то не помню.
Ощутив жар от взгляда Макса, резко поднимаю голову. Он наблюдает за тем, как я себя изучаю, от такого пристального внимания я напрягаюсь. Сажусь ровно. Откидываюсь на спинку.
Мне неудобно задавать ему вопросы, что вертятся у меня на языке.
Поэтому обращаю свой взор на руки.
Остатки бинтов я уже сняла. Левая рука практически здорова. На месте, где я резала палец, даже шрама не видно. Кожа до предплечья покрыта пятнышками, по большей части бордовыми и темно-синими, есть и пара желтых. Я сжимаю пальцы в кулак, потом расправляю ладонь. Через час боль заглохнет.
Слова слетают с моих губ еще до того, как я успеваю их остановить:
– Спасибо, сэр. За то, что вылечили мне руку.
Макс пялится на меня, не отрываясь, не знает, как реагировать. На его запястье загорается датчик. Он быстро читает сообщение, затем, помчавшись к выходу, смотрит на меня диким взглядом через плечо, словно боится поворачиваться ко мне спиной.
Более чем странно.
Дверь открывается, и комнату наводняют звуки. Через узкую щелочку видно, как мигает свет, слышны крики, грохочут по коридору шаги. Металл скрежещет о металл, вдалеке воет сирена.
Я завожусь.
Вскакиваю на ноги еще до того, как включается голова. Все чувства обострились, едва не заставив меня забыть, что больничная рубашка почти ничего не прикрывает. Ощущаю крайнюю необходимость сделать все, что в моих силах, чтобы найти своего командира и защитить его. Для этого меня и создали.
Стоять и ничего не делать – невыносимо.
Потом вспоминаю, что мой командир недвусмысленно приказал мне оставаться здесь, и боевой настрой покидает тело.
Макс захлопывает дверь изнутри, одним махом приглушая разворачивающийся снаружи бедлам. Я открываю рот, однако выражение его глаз предостерегает меня от вопросов. Макс кладет стопку одежды на кровать, отказываясь даже приближаться ко мне, и выходит из комнаты.
Сбросив рубашку, я быстро переодеваюсь в свежевыстиранную и накрахмаленную военную форму. Нижнее белье Макс не принес, ну и ладно. Есть что надеть – уже хорошо. Застегиваю пуговицы на передней планке, пальцы летают быстрее некуда, и тут мой взгляд снова падает на комод у кровати. Один ящик чуть приоткрыт, словно его задвигали в спешке.
