Особо пристальное внимание военные контрразведчики обращали на деятельность японского военного агента подполковника Мотодзиро Акаси. И небезуспешно: 26 декабря 1903 года, как сообщила «наружка»
[19], он получил по почте письмо: «Буду на другой день в то же время. Ваш 1».
Блаженные времена для контрразведки! От такого текста за версту пахнет конспиративным шпионским посланием, и руководство Разведочного отделения поспешило принять соответствующие меры по усилению наблюдения, так что вскоре выяснилось, что квартиру помощника военного агента — капитана Тано регулярно посещает некий русский офицер в чине ротмистра. В военной форме — только так в те времена обязаны были ходить военнослужащие — неизвестный чуть ли не каждую субботу, во второй половине дня, приезжал к японцу и оставался у него примерно на час. Тогда же к своему помощнику приезжал и сам Акаси… Установить личность ротмистра не составило труда: им оказался штаб-офицер по особым поручениям при главном интенданте ротмистр Ивков, который, разумеется, был взят под наблюдение, и вскоре оно принесло еще более неожиданные результаты. Оказалось, что «доверительные» отношения Ивков поддерживает не только с японским военным агентом, но и с его германским коллегой, а также с представителем наших союзников — французским военным агентом. Как видно, офицер любил деньги превыше всякой меры…
Двадцать шестого января 1904 года, в то самое время (учитывая разницу часовых поясов), когда японцы внезапно напали на русскую эскадру в Порт-Артуре, японская военная миссия переехала из Петербурга в Стокгольм, откуда Акаси не только продолжил привычную разведывательную работу против России, но и расширил ее рамки, занявшись поддержкой разномастных террористов.
А ровно месяц спустя, 26 февраля, ротмистр Лавров под благовидным предлогом пригласил большого друга Японии (а также Германии и Франции) Ивкова в Санкт-Петербургское охранное отделение, где ему было предъявлено обвинение в государственной измене. Ивков «после некоторого колебания признал себя виновным, показав, что он передавал Акаси и Тано различные секретные сведения военного характера частью из мобилизационного плана, частью составленные по случайным данным», как записано в протоколе допроса. Признался он и в шпионаже на другие иностранные державы.
Но все-таки в каждом русском офицере — даже в таком, как Ивков, жили хоть какие-то понятия чести… Предатель не стал ждать суда, на котором он был бы подвергнут позору лишения чинов, орденов и дворянского достоинства, и покончил с собой в тюремной камере…
В то же самое время был взят под наблюдение военной контрразведки британский военно-морской атташе Кальторн — выяснилось, что представитель дружественной державы добывал через своих агентов секретную информацию по русскому флоту; в разработку попала графиня Комаровская, принадлежавшая к известной аристократической фамилии…
Хотя по своему численному составу Разведочное отделение Главного штаба было весьма немногочисленно, не имело филиалов и не считалось центральным органом военной контрразведки, его заметные успехи вскоре вызвали профессиональную ревность Департамента полиции. Вроде бы совсем еще недавно контршпионаж был жандармам без надобности, но тут вдруг проснулось желание — и с тех, очевидно, пор соперничество между контрразведкой и органами внутренних дел можно считать традиционным. Причем, как известно, не только для нашей страны.
В конце весны 1904 года в структуре полицейского департамента было организовано так называемое Совершенно секретное отделение дипломатической агентуры. Оно было настолько секретным, что о его организации в Главном штабе узнали с большим опозданием, и поначалу это приводило к недоразумениям. Когда же все выяснилось, началась неравная конкуренция — на стороне Департамента полиции были «административный ресурс», выражавшийся в поддержке министра внутренних дел и шефа жандармов В. К. Плеве, а также мощь всего аппарата общей и тайной полиции. Нет смысла объяснять, что Разведочное отделение не могло располагать необходимыми по количеству и качеству специфическими силами и средствами для ведения контрразведывательной работы — наблюдения, перлюстрации корреспонденции и прочего. Исходя из этого, руководству Разведочного отделения было предложено присоединиться к Департаменту полиции… После же отказа от такого предложения зона деятельности военной контрразведки оказалась весьма ограниченна… Опять-таки пример традиционного отношения к делу, когда ведомственные интересы превалируют над государственными.
Между тем «к началу Русско-японской войны ни Разведочное отделение Главного штаба, ни Департамент полиции МВД не смогли противостоять наплыву иностранных шпионов, и в первую очередь, японских. Помимо Главного штаба, борьба с иностранным шпионажем была возложена в армии на разведывательные отделения штабов военных округов, а на флоте — на Главный морской штаб (иностранную его часть). Как показала практика, “…шпионская деятельность иностранных государств” не встречала существенных препятствий со стороны военных органов, так как “совсем не было отпуска на контрразведку (содействие в иных случаях Департамента полиции было лишь на бумаге)”»
[20].
А на бумаге все почему-то выглядит несколько внушительнее, нежели в действительности. Те же самые «разведывательные отделения штабов военных округов», которые занимались разведкой «внешней и внутренней» — разведкой и контрразведкой, — состояли лишь из начальника отделения, одного или двух его помощников и нескольких вольнонаемных чиновников. Всё же работали — и не без успехов. В Варшавском округе, например, с 1900 по 1910 год было выловлено более 150 немецких и австрийских шпионов разного сорта.
Русско-японская война показала необходимость реформирования Русской армии. В частности, уже 21 июня 1905 года была учреждена должность начальника Генерального штаба, который непосредственно подчинялся царю с правом личного ему доклада, а 25 июня было объявлено о формировании Главного управления Генерального штаба (ГУГШ) — центрального аппарата Генштаба, за счет выделения из Главного штаба ряда управлений. Разведочное отделение входило в управление генерал-квартирмейстера, который считался ближайшим помощником начальника Генштаба. Впрочем, российские реформы — процесс безостановочный и непредсказуемый. В 1908 году начальник Генштаба был переподчинен военному министру и докладывать императору мог уже только в присутствии своего начальника; со следующего года военный министр вообще остался единственным докладчиком государю по всем делам ведомства. Если учесть, что министр — лицо более политическое, нежели военное, то особой пользы это не принесло…
«Конфронтация Департамента полиции и… Разведочного отделения Главного штаба продолжалась до 1905 года и к январю окончательно парализовала деятельность последнего. В одном из рапортов от 14 января того же года начальник Разведочного отделения докладывал: “При таких условиях Отделение не может выполнять возложенных на него задач, а потому прошу указания относительно направления дальнейшей деятельности Отделения”. Нам не известна реакция Главного штаба. Годовой отчет за этот год начинается с горького признания: “В истекающем 1905 году Разведочное отделение осталось все в том же стесненном положении, которое создал ему Департамент полиции в предшествующем году”. Сотрудники Департамента полиции продолжали по-прежнему разработку тех объектов, которые считали важными, постоянно вторгаясь в сферу деятельности ГУГШ»
[21].
