Ника вышла на свежий воздух. Закатное зимнее солнце освещало верхушки корабельных сосен, запах хвои мгновенно наполнял лёгкие и, казалось бы, должен был вытеснить из головы всякие тяжёлые раздумья, но этого не случилось.
Ника вновь и вновь возвращалась к разговору с отцом, который у них состоялся после Давоса. Ведь она думала, что всё позади, там, в другом мире, где остались эти треклятые камни. А оказывается, их уже ищут и ей опять нужно всего опасаться. Могут выследить и в Москве, как сказал отец.
— Время сейчас здесь такое, когда даже государственные тайны перестали быть тайнами. А уж человека найти — вообще раз плюнуть!
Опять придётся бежать, уезжать… Она так надеялась, что они с Тристаном встретятся в Москве! Он даже ей приснился. Во сне они целовались…
Когда она выходила из душевой к бассейну, то ударилась правым локтем о дверной проём. Няня Ксана в таких случаях говорила: «Жених вспоминает!» «Хорошо бы, если так», — подумала Ника. И, легко подпрыгнув, почти без брызг вошла в воду.
В большом бассейне, к радости Ники, никого не было. Она была отличной пловчихой и даже соревновалась с отцом, требуя у него ответа, на какой спортивный разряд она может претендовать. Она решила ограничиться парой километров и сосредоточенно считала, сколько раз пересекла двадцатипятиметровую водную гладь.
Её сбил со счёта оглушительный мужской крик — будто кто-то тонул. За её спиной раздался громкий всплеск и хохот. Обернувшись, девушка увидела, что в бассейне появилась пара. Молодая женщина лет тридцати держалась за кафельный бортик, а пожилой мужчина с молочно-белым телом, редкими седыми волосами, свисающими до плеч, и козлиной бородкой развлекал её тем, что шустро выскакивал из воды и, раскинув птичкой руки, падал обратно, поднимая фонтан брызг. При этом он успевал игриво прижать партнёршу своим белым животом, свисающим обмякшей грушей на плавки, и что-то шепнуть ей на ушко. После этого, возбуждённо отфыркиваясь, лихорадочно стуча по воде руками и ногами, он стремительно менял направление, изображая из себя пловца.
Нику они словно не замечали, видимо, были уже навеселе. «Шалун» резвился так, будто был один на один с возбуждавшей его особой. От его беспорядочных и хаотичных действий вода в радиусе пары метров вспенилась, как от шампуня, и бурлила, будто заработали одновременно несколько форсунок в джакузи. Он был до предела комичен, но, похоже, не осознавал этого. Из-за непредсказуемых движений шалуна Нике пришлось несколько раз поменять дорожку. Она уже думала уйти, но тут женщина, хохоча, выскочила из бассейна, и за ней, задорно смеясь, устремился её козлобородый друг.
Это мелкое происшествие вернуло Нику в её совсем недалёкое бездомное прошлое, когда она была без средств к существованию, без помощи и без надежды. Она вспомнила, как, ночуя на вокзале в заброшенном на дальних путях вагоне, слушала горестные исповеди двух молодых ростовчанок, которые, чтобы рассчитаться с долгами и прокормить семьи, вышли на панель. Вспомнила она и свой недавний разговор с Вересовским в Давосе, в гостинице «Бельведер». Говорили вроде ни о чём, он был безупречно вежлив, но она почувствовала явную заинтересованность и расположенность со стороны олигарха… Нет, это не для неё.
Тем временем вечеринка шла к своему завершению.
— Чаю мне, чаю, — крикнул прислуге Вересовский, переместившись за низкий столик у камина. К нему подошёл Францев.
— Борис Семёнович, мне нужно с вами поговорить. Это важно.
— Да, конечно, — ответил Вересовский. — Чаю хотите?
— Да, с удовольствием… Помните, я вам говорил, что у меня есть одно незавершённое дело, и мне придётся отъехать?
— Конечно-конечно. — Вересовский сразу включился. — Куда собираетесь, если не секрет? На сколько?
Францев ещё до конца не решил, куда безопаснее всего было бы податься, но одна задумка у него была. Пришлось её раскрыть.
— В Токио. Месяца на четыре. Только я очень прошу оставить это между нами.
Вересовский удивлённо поднял брови.
— Да-да, конечно. Токио? Интересно… Токио, Токио… Это же отлично! — Генератор идей в голове «серого кардинала» быстро пришёл в движение. — Знаете что, есть одна интересная тема. Не мой проект — просто масштаб не мой. Но тема интересная. Есть очень хорошая девочка, ну как девочка — скорее дама. Она сейчас встаёт на ноги, важные люди её поддерживают. Я тоже помогаю. Человек она деловой, потом и министром может стать. — Борис Семёнович быстро размешивал сахар в стоящей перед ним огромной чашке с красновато-янтарным чаем.
— Нравится чай? — поинтересовался он. — То-то же… «Брук Бондс», с кенийских нагорий. Впрочем, это не важно. Так вот, она создаёт сеть ресторанов. Ну, знаете, японская кухня: суши-муши, рыба там всякая… Этот очень симпатичный бизнес может пойти на ура. Сеть ресторанов по всей Москве! Можно назвать как-нибудь так: «Суши у Марфуши» или «Сашими у Фимы»… В общем, названия пока нет, но будет очень хорошо, если вы ей поможете. Поедете, разузнаете, как и что, контакты-контракты наладите… А, что думаете?
Это было гениально. Францев даже не мог надеяться, что необходимое ему прикрытие — представитель сети ресторанов — найдётся так легко. Лучшую легенду сложно было придумать.
— Борис Семёнович, конечно! Мысль прекрасная… Только мне понадобятся паспорта — для меня и для Ники. И ещё: нам нужно быть там под другой фамилией.
— Разумеется, разумеется. Я всё понимаю.
Вересовского интриговала личность немногословного Францева: в его взгляде были не только сила и решимость, но и некая тайна и даже душевная боль. Среди людей Вересовского других таких не было. У него были на Францева планы, а заставить такого человека быть ему, Вересовскому, обязанным — это было и вовсе отлично.
Уже через неделю из Москвы в Токио вылетали Филиппов-сан и Филиппова-сан.
Глава 18. Бег на встречу
Тристан покидал Москву в подавленном состоянии. Казалось бы, у него были все поводы для ликования: он взял эксклюзивное интервью у известного олигарха. Вересовский рассказал ему, что Россией управляют семь банкиров, а президент, в силу состояния здоровья, становится фактически номинальной фигурой. Тем временем в стране готовится новый раунд безудержного дележа государственного имущества, прикрытого политкорректным термином «приватизация».
Тристан отдавал себе отчёт, что такое интервью с «серым кардиналом» Кремля будет перепечатано всеми ведущими СМИ в мире. Но вместо того, чтобы радоваться этой удаче, он испытывал странное, непривычное для себя чувство грусти и даже тоски. В голове всё время вертелась фраза из сумрачной, пронизанной холодом песни Сальваторе Адамо: J’ai froid sous mon manteau de pluie… «Мне зябко в моём пальто из дождя».
И действительно, за огромными окнами аэропорта Шереметьево шёл мокрый снег с дождём, вокруг сновали туда-сюда спешащие люди с чемоданчиками, сумками, целлофановыми пакетами из Duty Free. Было много пассажиров с детьми, они громко окликали друг друга. И весь этот гомон человеческих голосов и шумного мельтешения перекрывал дикторский голос, объявлявший об улетающих рейсах и улетучившихся надеждах…
