В Москву Тристан прибыл почти сразу после Давоса из-за Ники. Их встреча в гостинице так и не состоялась. Прождав девушку почти час, он поднялся на Шацальп, но ни Ники, ни Францева там уже не было. В отеле «Бельведер», где остановилась делегация МотоВаза, ему сообщили, что большая часть русских уже уехали. В холле ему попались два охранника из свиты Вересовского, но они ничего не знали.
Мысль о том, что Нику он больше не увидит, была невыносима. Он вышел из отеля и побрёл по расчищенной от снега дороге, вспоминая их вчерашний вечер, их танцы, смех, её запах, нежные губы, тепло её тела под зимней накидкой… Он проклинал себя за то, что приехал на гору так поздно. Всю ночь Тристан не находил себе места, а утром твёрдо решил: он поедет в Москву брать интервью у Вересовского — об этом уже была договорённость. И достанет Нику хоть из-под земли.
Интервью с российским олигархом ему было действительно нужно, но оно стало лишь предлогом для поездки. Он очень надеялся встретить девушку в офисе МотоВАЗа, но его надеждам не суждено было осуществиться. Он даже спросил о красивой блондинке у помощника Вересовского, когда тот провожал его после интервью. Но ответом было то, что после Давоса Нику не видел. Настаивать, просить её телефон было бы неуместно.
Ещё два дня Тристан регулярно дежурил в лимузине, предоставленном отелем «Националь», на улице напротив особняка олигарха. И всё в надежде увидеть Нику. Каждый раз водитель гостиничного лимузина с готовностью спрашивал: «На Новокузнецкую едем?» В последний день Тристан прождал до вечера, но напрасно.
Он проклинал свою импульсивность, но вместе с тем ощущал, что не может сладить со своими чувствами. Как человек рациональный, он пытался найти объяснение охватившим его переживаниям. Он знал любовь — и свою, и к себе. Но его соотечественницы, готовые в него вцепиться руками и ногами, были ему понятны. С двумя-тремя девушками у него были довольно длительные романы. Но они не несли в себе тайны: всё в них было предсказуемо и ожидаемо. В Нике же присутствовала совсем иная притягательность. От её облика исходила чувственная отвага, которая немного пугала и одновременно притягивала. «Никак таинственная русская душа?» — с иронией подумал Тристан. Он вспомнил, что так его дед поддразнивал свою жену, русскую дворянку, оказавшуюся во Франции в эмиграции после кровавой революции. Иногда Тристану казалось, что глаза Ники были чем-то похожи на глаза его любимой бабушки.
«Так поступила бы француженка, но не русская!» — слышал он порой неожиданный аргумент, когда та отчаянно спорила с дедом-французом.
«Может быть, именно это и привлекало в женщинах из России великих французов? — размышлял Тристан. — Именно то, что они — иные? Пикассо, Дали, Элюар — у них у всех были русские жёны. И у Ромена Роллана, и у Арагона…» Но где же теперь «его» русская? Или не его? Тристан испытал острое чувство ревности к возможному сопернику. Где её искать?
…Тристан заказал себе двойной виски, чтобы хоть как-то приглушить тоску, терзавшую его сердце, как вдруг его тусклый рассеянный взгляд выхватил из сонма серых неразличимых лиц неожиданный золотой блик. Блик вспыхнул и тут же пропал, закрытый от него мятущейся спешащей толпой.
«Мираж, — помотал головой Тристан. — У меня уже видения…» Миражи — он их видел в красной марокканской пустыне… Но нет — это был не мираж. Она? Её золотистые волосы? Молодой человек вцепился глазами во вновь то появляющийся, то исчезающий золотой блик, всё больше отдалявшийся от него. Тристан вскочил и рванулся вслед за ним, опасаясь, что через секунду он может исчезнуть — этот блик, дающий надежду, как внезапно пробившийся сквозь тучи спасительный свет маяка для обессиленных, полуживых, потрёпанных бурей матросов.
Он уже почти бежал, расталкивая людей, не обращая внимания на недоумённые взгляды, на грубые окрики, на шарахающихся в стороны пассажиров… И одна лишь мысль в голове: «Только бы не обознаться! Пусть это будет она!» Он споткнулся о чей-то чемодан, чуть было не сбил ребёнка, услышал крик «Сумасшедший!», едва успел уйти от столкновения с толстухой в нелепой шубе…
Сердце колотилось как безумное. Тристан уже осязал лёгкий шлейф духов Ники. Он попал в него, как в волшебный коридор, и, казалось, мог бежать внутри него с закрытыми глазами. Кто-то попытался ухватить его за рукав, но он выдернул руку и уже перед самым выходом на очередную посадку всё же догнал — догнал чуть было не ускользнувшую от него золотоволосую надежду, и да, да, да! — это была она, и она обернулась, и застыла в немом изумлении, в ещё не осознанной радости встречи, и он весь целиком, как был, весь — опрокинулся в её глаза…
Ника остановилась, словно ощутив погоню, резко повернула голову назад так, что взметнувшаяся волна её светлых волос концами хлестнула по подбородку уже приблизившегося к ней слегка склонившегося Тристана. Он со всего разбега обхватил её, чтобы самому не упасть, и по инерции проскользил ещё пару шагов вперёд с ней в кольце своих сомкнутых рук.
Аэропорт исчез. Мир остановился для них обоих. Они что-то шептали друг другу, не различая слов и языков, говорили одновременно, слушая и не слушая друг друга.
Лица их были мокрыми, то ли от слёз, которые катились по щекам девушки, то ли от его жарких, беспорядочных поцелуев.
— Куда ты летишь? Токио? Почему Токио? Вот мой парижский телефон…
— Да, Токио, только никому… Я позвоню…
— Я буду ждать, я буду очень ждать!
Францев, которого они не видели — а они ничего не видели и не слышали, — нервно смотрел на часы и едва справлялся с неизвестным ему до этого дня чувством — чувством отцовской ревности.
Глава 19. В стране суши и гейш
Самолёт летел над бескрайними сибирскими просторами. Внизу, как гигантские вены, прорезавшие длинное тело тайги, угадывались великие сибирские реки — Лена, Иртыш, Енисей, Обь.
Стоял на редкость ясный, светлый мартовский день. Но у Францева, увозившего свою вновь обретённую дочь в Страну восходящего солнца, было тяжело на душе. Его очень тревожило, что за похищением его дочери сначала в Туманном Альбионе, а затем в безмятежном горном сердце Швейцарии — в Давосе — стояли не случайные люди, а серьёзная структура.
Францев всей кожей ощущал, что их вот-вот начнут искать в Москве. Именно поэтому, чтобы спасти Нику, он выбрал Токио. Предположить, что они скроются именно там, было практически невозможно. Он планировал пробыть в Японии три-четыре месяца, от силы полгода. Кто знает, за это время, возможно, в Лондоне что-нибудь изменится. В спецслужбах случаются самые неожиданные кадровые повороты. Но он также понимал, что те, кто знал о бриллиантах, вряд ли отступятся и что время у него и дочери есть только на передышку, но не более того.
Ника хотя и сидела с закрытыми глазами, делая вид, что спит, но успокоиться никак не могла. Эта невероятная, неожиданная встреча в аэропорту не отпускала её ни на минуту. Что это? Настоящая любовь, в которую ей так хотелось верить? Или же волнующее и будоражащее, но всего лишь любовное приключение? Обещание счастья или его иллюзия?
