Дождь, нависший над Северной Францией, истончался, становился слабее. За спиной осталась граница с Бельгией. Серебристый «Порше» стремительно глотал километры — десяток за десятком, сотню за сотней. По радио — одна безликая мелодия, другая. Он их не слушал, погружённый в свои мысли и чувства. И вдруг — щемящее, приникающее вглубь, такое знакомое:
Comme nos voix dabadabada
Chantent tout bas dabadabada…
«И словно наши голоса,
дабадабада…
Поют наши сердца…
дабадабада дабадабада»…
И Тристан вновь вспомнил незабываемые кадры из фильма, как бежали навстречу друг к другу по длинному пляжу Довиля вдоль кромки зеркально гладкого моря мужчина и женщина, чтобы соединить наконец свои влюблённые сердца…
В ночном тумане, опустившемся на плоские земли Фландрии, показались тусклые огни пригородов Брюсселя. Он знал этот город, и найти узкую улочку недалеко от одной из центральных площадей города ему не составило большого труда. Он издали увидел среди заснувших зданий светящийся огнями фасад отеля. Отеля, где его ждала она. Его женщина. Его жизнь. Его судьба.
Вот уже полчаса, как его сердце начало учащённо биться, во рту пересохло. Но усталости не было — словно не было и трёх часов безостановочной езды. Он стремительно вылетел из «Порше», ворвался в отель — портье сразу понял, к кому он примчался, и сразу назвал ему номер. Тристан лишь кивнул и помчался вверх по лестнице, забыв о лифте. «Тристан? Где же твоя Изольда?» — совсем некстати вспомнился всегда раздражавший его вопрос. Но сейчас он был счастлив, ибо знал ответ: «Здесь моя Изольда, здесь!»
Он рванул дверь номера, увидел её, вскинувшуюся на постели, только очнувшуюся от забытья, на секунду замер, поражённый, при виде её чёрных гладких волос, но моментально узнал — и снова рванулся к ней, и обнял так, как никогда никого не обнимал, и зарылся в неё, в её густые волосы, и услышал её нежный, щемяще-нежный шёпот «Тристан!»… И мир замер. И перестал быть. Ибо были только они. Были наконец вдвоём.
Глава 42. Ангел-хранитель
В четыре утра они были уже в пути. Восемь часов отделяли их от Женевы. Временами Ника проваливалась в сон. Её одолевали кошмары: кто-то настигал её, от кого-то она бежала, видела себя падающей с башни, просыпалась, засыпала вновь, а кошмар возобновлялся.
Неужели она лишится отца, которого недавно обрела и полюбила горячей дочерней любовью? Отца, с которым можно было быть беспечной, хоть он и постоянно призывал к осторожности, отца, который защищал её уже тем, что постоянно стремился быть рядом. А сейчас он завис между жизнью и смертью. В Женеве её ждала неизвестность.
К полудню они подъехали к увитым плющом воротам. Тристан остался ждать её в машине.
Войдя в палату, она села у постели отца, преданно и тревожно вглядываясь в его серое и безжизненное лицо.
Страстное желание повлиять на этот предмогильный покой заставляло её теребить его одеяло, трогать безжизненную руку… Она хотела пробудить его — пробудить скорее, во что бы то ни стало.
— Пожалуйста, приходи в себя!.. иступлённо шептала Ника.
В палату Францева вошли два врача, попросив девушку выйти. Через несколько минут они появились в коридоре и тот, что постарше, вплотную подошёл к Нике и тихо сказал:
— Вам лучше проститься с ним сейчас. Мы боимся, что осталось совсем недолго.
— Что? Что вы сказали?! Как проститься? — Нежелание слышать приговор непроизвольно заставило её оттолкнуть доктора, стоявшего на пути. Она бросилась обратно в палату.
— Папа, я здесь, папа, не умирай! — Она целовала его холодный лоб, щёки, заострившийся нос. Она пыталась своим горячечным дыханием согреть его остывающее лицо, окоченелые руки. — Папа, ты не можешь оставить меня! Не сейчас! Не для того мы нашли друг друга, чтобы вот так… ты… ушёл!.. Не сейчас! Ты не можешь! Не сейчас!
Сил кричать уже не было. Ника зашлась в рыданиях. Лицо Францева оставалось неподвижным.
* * *
На деревянный дощатый пол села большая зелёная бабочка. Утренний бриз был тёплым и не мешал завтракать. Францев держал Аню за руку. Почему-то не хотелось её отпускать. Она засмеялась: «Хочу искупаться, мне так нравится утренняя вода!» Она высвободила руку и пошла к морю. Он побежал за ней, но почувствовал, что на ходу зацепил белоснежную скатерть, лежащую на столике. Обернулся посмотреть, не разлился ли кофе на скатерть, но вместо ресторана и столиков увидел тёмные толстые стволы незнакомых деревьев. Зелёная бабочка вспорхнула с дощатого пола и устремилась в тёмную чащу. «Не надо туда!» — захотелось крикнуть, но крика не получилось. Он в тревоге обернулся на море в поисках Анюты. Она стояла спиной к волнам и смотрела на него. Он опять обернулся назад и увидел не стволы, а густые кроны, которые качались на фоне синего-синего неба. Это каштаны… каштаны… какие огромные эти каштаны… нет… это не каштаны, это баньяны — он вглядывался в их причудливые стволы, пока не заметил среди них зелёную бабочку. Бабочка стала постепенно приближаться — и вдруг оказалась совсем близко. Францев усиленно попытался сконцентрироваться на узоре её зелёных крыльев. «Как жарко… надо искупаться… как громко орут чайки… зачем они рыдают, кричат на меня… какие зелёные крылья… это не крылья… это глаза… глаза! Я нашёл её! Аня, я нашёл её, нашёл — нашу дочь!» Но, обернувшись, он увидел, что волна усилилась, и вдруг бирюзовая вода подхватила и Анюту, и его, и понесла прочь, вдаль, и только чайки кричали истошно: «Не сейчас! Не сейчас!..»
* * *
Ника продолжала повторять как заклинание одни и те же слова, но могильное спокойствие этой обители словно внушало: надежды нет.
Мысль о том, что всей её любви, всей веры в чудо не хватит, душила её. Ника с мольбой взглянула на Францева в поисках опровержения, но он так и лежал — бескровный и неподвижный. Ошарашенная внезапным осознанием неотвратимости смерти, она медленно поднялась, встала и, не оглядываясь, вышла в коридор.
Она закрыла за собой дверь и прислонилась к ней на несколько секунд. Боль отчаяния уступила место серому ватному бессилию. Она медленно побрела вперёд, к тёмным дверям в другом конце отделанного дубом холла.
Сил думать не было, она просто шла на свет. На правой стене висело старое зеркало в толстой деревянной раме, почерневшей от времени. Казалось, в его тусклом свечении отражались столетия, прошедшие со времён крестоносцев. Поравнявшись с зеркалом, Ника остановилась и, словно повинуясь чьей-то воле, повернулась к нему лицом.
* * *
…Францев усиленно грёб к берегу. Волны были тугие, чёрные. В их кромешной глубине скрывалась опасность. Какие-то хищные твари касались его скользкими плотными телами и царапали кожу колючими, как иглы, плавниками. Но Сергея это опасное соседство не волновало. Он знал, что выплывет. Тревожило другое — отсутствие жены рядом. Где она? Где?
