…И вот его окружила тишина. Волны стихли. Он перестал слышать даже резкие гортанные крики чаек. Он стоял по пояс в воде в тёмной пещере и всё пытался найти жену. «Она должна быть здесь, — подумал он. — Её должно было вынести сюда тем же течением». Он пошёл, тяжело передвигая ноги в волнующейся воде, к дальнему выходу из пещеры, озарённому ярким светом.
Он знал, что именно там увидит её. Выход был всё ближе и ближе. Ещё шаг — и вдруг в ярком проёме пещеры появилась она. Стройная, хрупкая, в облаке светлых волос, она застыла, почти не касаясь ногами мокрых камней, словно ожидала его. Он ускорил шаг, хотя идти было всё труднее. Но вот — она уже совсем рядом. Он ощутил, как благостный, тёплый успокаивающий свет струится сквозь неё, делая её воздушной, словно сотворённой из тончайшего стекла. Он подошёл вплотную. «Наконец я нашёл тебя, — услышал он собственный голос. — Я очень устал. Я хочу быть с тобой…»
Аня молча смотрела на него. По её лицу пробежали одна за другой лёгкие волны — словно она сомневалась в чём-то, и что-то решала, и никак не могла решить. Его охватил страх — страх снова потерять её.
— Обними меня, — прошептал он. И сделал ещё шаг, чтобы всем телом прижаться к ней. Как вдруг ощутил, что грудью упёрся, будто в стену, в её выставленные вперёд ладони. На секунду её излучающее мягкий свет лицо приблизилось к его лицу. Её глаза были полны огромной нежности и огромного сожаления.
«Ещё рано… — услышал он. — Рано… Ты нужен нашей дочери. Ты должен жить. Возвращайся к ней». И она с невероятной силой оттолкнула его. Оттолкнула от себя — такой родной, такой необходимой, от влекущего благостного сияния, от удивительного покоя, ожидавшего его там, за границей между тьмой и светом, на которой она, словно страж, возникла на его пути и которую он так и не пересёк…
* * *
Ника сделала шаг к зеркалу, чтобы разглядеть в старинной патине свои заплаканные глаза. Но, приблизив лицо, поняла, что не мутная матовая поверхность мешала ей разглядеть собственное отражение: зеркало стремительно запотевало, словно от чьего-то горячего дыхания. Ника хотела было поднять руку для того, чтобы протереть стекло, но рука словно онемела и не слушалась. И вдруг стекло само прояснилось, разгладилось, будто ангел взмахнул крылом. И в светлой зеркальной глади Ника наконец разглядела своё лицо. Свои глаза. Но — нет! Это было не её лицо, хотя и безумно похожее, и это были не её заплаканные глаза: с той — внутренней стороны зеркала, из его глубины, на неё смотрело лицо её матери. И в её глазах не было боли и смерти. В них были покой и любовь.
— Мама, ты здесь? — прошептала Ника.
И в глазах напротив увидела: «Здесь».
В этот момент она вспомнила слова из письма своего отца к его Анюте: «Ты мой ангел — ангел-хранитель!» Поэтому она пришла. Поэтому она была здесь.
…Огромная волна подхватила и понесла его прочь. «Аня!!! Аня!!!» — кричал он, захлёбываясь и крутясь в бешеном водовороте, который нёс его куда-то сквозь неизвестность и темноту. Он подумал: «Это конец». Но тут же осознал, что силой своей любви она могла толкнуть его только в одну сторону — сторону жизни. И в этот момент он сквозь сомкнутые веки ощутил другой свет, наполненный запахами, шорохами и шумами, ощутил ноющую боль в своём истерзанном теле и глубоко вздохнул, словно вырвавшись из глубины наружу… И всем своим существом почувствовал: «Жив… Я жив».
Лицо исчезло, зеркало вновь запотело. Но Ника уже вобрала в себя смысл послания. Её захлестнула волна надежды. Она распростёрла крылья и полетела, не оглядываясь, обратно к отцу, затаив вместе с дыханием внезапно родившееся предчувствие. Ворвавшись в палату, она встретилась глазами с его глазами… Они открылись секунду назад, когда что-то сияющее, как солнце, вернуло его к дочери, которая вновь обнимала его и рыдала, рыдала — на сей раз от счастья. Ника подняла голову и горячо прошептала сквозь мокрые пряди, спадавшие на лицо:
— Папа, папа, ты не умрёшь! Папа, я видела маму. Она здесь, с нами, она любит нас! Она охраняет тебя!
Слабой рукой он погладил её склонённую голову.
— Девочка моя, любовь и есть эликсир бессмертия… — прошептал он.
