Их взгляды встретились, последовал едва заметный кивок. Сигарт бесшумно извлек свой кинжал, одними губами спросил:
— Сейчас?
Еще один кивок. Сообразив, что происходит, Ришье припал к ногам дьякона, залепетал:
— Я добыл вам Грааль, я заслужил пощаду…
Кинжал вошел сзади в основание черепа.
— Ты получил свою пощаду, — сказал Эркенберт распростертому мертвецу. — Я избавил тебя от страха. Ты не заслужил исповеди и спасения. Вы хуже, чем Пелагий, хуже, чем Арий. Они несли ложную веру, а вы… вы бы оставили христиан вообще без веры. Не открывай эту книгу, Сигарт, ради спасения твоей души.
— С этим все в порядке, магистр, — добродушно сказал Сигарт. — Я не умею читать.
— Чтение — только для мудрых, — подтвердил Эркенберт.
Двумя днями позже и тридцатью милями южнее Эркенберт с точностью рассчитал время своего появления на императорском празднестве. Трое суток император провел на поле битвы, давая воинам отдохнуть, похоронить мертвых, разделить добычу из обоза халифа и послушать, как армейские священники поют «Те Deum laudamus»
[9] на алтаре, сложенном из трофейного оружия. Сейчас император сидел во главе высокого стола в огромном павильоне, все занавесы внутри которого были сорваны, чтобы пирующие смогли разместиться в бывшем гареме повелителя мавров.
Эркенберт медленно вошел и предстал перед императором, его триумфально сопровождали шесть риттеров ордена в отполированных до сверхъестественного блеска доспехах. Императорские менестрели прекратили играть, слуги и виночерпии, осознавшие торжественность минуты, отступили к обитым шелком стенам. Сам Бруно тоже понял: сейчас произойдет нечто важное, какое-то знаменательное событие. Побледнев от зародившейся надежды, он вскочил, и все разговоры мгновенно стихли.
Эркенберт не сказал ни слова, лишь подошел еще ближе. Остановившись, он повернулся, как бы слагая с себя роль главного действующего лица, являя своей аскетичной фигурой в простой черной сутане образец христианского смирения. Потом сделал Сигарту знак.
Надувшись от гордости, риттер сдернул с Грааля богатое узорное покрывало и передал его своему помощнику. В безмолвии он поднял деревянную лесенку над головой на вытянутой руке, словно боевой штандарт.
— Это… это же… — начал император.
— Это лесенка Иосифа Аримафейского, на которой тело Господа нашего было перенесено в святой гроб, — выкрикнул Эркенберт во всю силу своих легких. — Из которого Он восстал на третий день, согласно Писанию! Согласно апостольскому Символу веры! Пусть все увидят Грааль, и да укрепится вера!
Император мгновенно опустился на одно колено, его примеру тут же последовали все находившиеся в павильоне мужчины и женщины, за исключением Сигарта, застывшего подобно монументу.
Наконец Сигарт благоговейно опустил Грааль на землю, и, словно части механической игрушки, император и его приближенные тут же поднялись. Бруно протянул руку. Сигарт подошел и вложил в нее Грааль. Другой рукой император прислонил к Граалю Святое Копье.
— Смерть и жизнь, — бормотал он, и слезы текли по его лицу. — Жизнь в смерти. Но, Эркенберт… Это же голое дерево.
Дьякон махнул четырем другим риттерам, и те, как уже делали однажды, высыпали содержимое мешков на пол.
— Церковная утварь еретиков, — пояснил Эркенберт. — Изъята во славу Господа.
— И вся она достанется Господу, — сказал Бруно. — Клянусь, ни один человек не получит и гроша из твоих трофеев. Я возмещу эту потерю воинам и монахам ордена из собственной казны. А каждая унция этого золота попадет в величайший реликварий Запада, где во веки веков будут храниться священные реликвии. И еще я клянусь, — воскликнул Бруно, обнажив меч и удерживая его перед собой словно крест, — я клянусь, что в благодарность за посланную мне Господом милость я завоюю для католической церкви всю Испанию или умру. Больше того! В прежней империи я не оставлю в живых ни одного человека, который не признает безраздельно власти церкви святого Петра. Будь то в Иберии, Мавритании или Дакии.
— Или в Англии, — подсказал Эркенберт.
— Или в Англии, — повторил Бруно. — И клянусь еще вот в чем. В благодарность за то, что дьякон укрепил мою веру, когда я поддался недостойным сомнениям, я не только верну его захваченную вероотступниками страну в лоно церкви, но сделаю его самого наместником святого Петра, возведу на папский престол. Мы с ним будем совместно править церковью и империей. Из святого Рима!
Слушатели слегка заволновались, хотя не осмелились даже зашептаться. Они не сомневались, что у императора хватит сил сместить папу римского. Но есть ли у него на это право? Однако многие не имели никаких возражений. Лучше уж англичанин, вместе с ними участвовавший в боях, чем никому не известный итальяшка, всю жизнь просидевший в стенах своего города.
— А теперь, Эркенберт, — заговорил Бруно уже нормальным тоном, — поставь Грааль на почетное место и расскажи нам, как ты разыскал эту бесценную вещь. И еще мне нужен твой совет. К нам в плен попало несколько женщин, среди них твоя соотечественница, вот она, подает вино. Халифова шлюха, да покарает Господь мусульманский разврат. Впрочем, это не ее вина. Что мне делать с ней и с остальными?
Эркенберт метнул взгляд в красавицу, внимательно прислушивающуюся к разговору на почти понятном ей нижненемецком языке. Взгляд неодобрительный.
— Пусть искупает свой грех, — проскрежетал дьякон. — Она и ей подобные. Надо учредить орден Святого Грааля, женский монашеский орден. С суровым уставом, специально для кающихся. — Он вспомнил непотребную ересь уничтоженных им книг, гнусные россказни о женитьбе Христа на Магдалине. — Назовем орден именем святой Марии Магдалины. Один Бог знает, сколько найдется на свете шлюх, чтобы вступить в него.
Руки Альфлед не дрожали, когда она наполняла кубок. Она прошла хорошую школу и научилась владеть собой.
Шеф уже много дней готовил соединенный флот к выходу в море: перегружал запасы с вновь прибывших кораблей на старые, завозил на все суда пресную воду и провиант, который можно было раздобыть в Септимании, организовывал команды, чтобы искали и обтесывали каменные ядра для катапульт, а сами катапульты возвращал с береговых укреплений на корабли.
Постепенно дело наладилось. Шефу иногда казалось, что с неожиданным прибытием подкрепления был преодолен какой-то важный рубеж. Или же — в глубине души он именно этого и боялся — ему стал помогать бог. Вырвавшийся на свободу бог.
Войска императора, значительно ослабевшие с тех пор, как сам император с главными силами двинулся на битву с халифом, однажды ночью сняли свою чисто символическую осаду и исчезли. Вскоре восстановился подвоз провизии и связь с внешним миром, так как окрестные жители убедились, что дороги снова свободны для проезда. В небе весело парили воздушные змеи, это Толман и его товарищи с гордостью демонстрировали новым зрителям свою удаль. Фарман же, в свою очередь, выложил двенадцать подзорных труб, изготовленных стеклодувами Стамфорда: линзы довольно мутные и вдобавок с шероховатой поверхностью, хотя их шлифовали самым тонким песком и мелом; но все же они доказывали, что искусство арабских мастеров со временем удастся воспроизвести. Квикка со своей командой неторопливо и аккуратно построил новый требушет, на этот раз с боковыми укосами на правильно собранной раме. Он тренировался в стрельбе, пока не убедился, что его конструкция достаточно совершенна. В небе днем и ночью загорались огни, это Стеффи в спокойной обстановке без помех совершенствовал свое изобретение. Соломон разыскал на городском базаре приспособление из нанизанных на проволоку костяшек, которое для вычислений Шефа оказалось гораздо удобнее, чем поднос с песком.
