— Отлично, теперь мы кое-что знаем, — сказал Бруно субтильному англичанину.
— И что же?
— Канальи здесь что-то спрятали. Нам осталось только найти.
«Победитель Фафнира» призраком скользил в ночи, остальные корабли шли за ним следом, под всеми парусами, оставляя на воде легкую рябь. Шеф сидел около форштевня, свесив ноги за борт и время от времени ловя прохладные водяные брызги. «Словно на морской прогулке», — подумал он. Ничего похожего на холод и голод во время его долгого путешествия по Северу. Шеф вспомнил обожженное лицо и тело Суммарфугля; вспомнил, как трескалась кожа, когда он вонзал кинжал.
Кто-то подошел с той стороны, где у Шефа не было глаза. Он резко обернулся и успокоился. Почти успокоился. Это была Свандис в белом платье, ставшая позади него.
— Знаешь, Бранд не убил тех рыбаков, — заговорила она. — Потопил лодку, но дал им время сделать плот и погрузить на него пресную воду. Оставил им пару весел. Бранд сказал, что рыбаки доберутся до материка или острова дня за полтора — достаточно времени, чтобы мы успели уйти.
— Если их не подберет кто-то из приятелей, — пробормотал Шеф.
— Ты хочешь стать таким же, как мой отец? — Свандис несколько мгновений молчала. — А ведь говорят, что ты тоже эйги эйнхамр, человек не с одной кожей. Это из-за того, что ты видишь в своих снах. Расскажешь мне о них? Как вчера ночью появились отметины на твоем бедре? Похоже на укус ядовитой гадюки. Но ты не распух и не умер. И следы уже исчезли.
Шеф задрал край сорочки, в смутном свете звезд уставился на свое бедро. Теперь там ничего не было — во всяком случае, ничего, что можно разглядеть. Может быть, следует рассказать ей. Он чувствовал тепло ее тела, приятное в ночной прохладе, улавливал слабый женский запах, заставивший его на мгновение задуматься, каково это будет — обнять Свандис и уткнуться лицом в ее грудь. Шеф не знал женской ласки, мать не подходила к нему ближе вытянутой руки, судьба разлучила его с Годивой, с единственной любовью.
Он немедленно преодолел соблазн. На них смотрят. Склонить голову и просить обнять его, словно плачущего ребенка, — позор для дренгра, воина. Но поговорить можно.
Шеф начал неторопливо, во всех подробностях описывать свой последний сон. Лестница. Ощущение, как у мыши среди людей. Поднимающийся по лестнице великан, грохот его башмаков. Гигантский змей, который ползет следом, не отстает от бога Локи, и Шеф уверен, что это был именно Локи. Змеиная яма богов, со змеями под ногами, и одна из них укусила Шефа.
— Поэтому я и верю в богов, — закончил Шеф. — Я видел их, чувствовал. Вот почему я знаю, что Локи освободился и готовит месть. Если это нужно еще как-то подтверждать после гибели Суммарфугля.
Какое-то время Свандис молчала, и за это он был ей благодарен. Она размышляла, собираясь что-то сказать, а не просто отмолчаться.
— Было ли в твоем сне, — в конце концов спросила Свандис, — что-нибудь похожее на виденное раньше? То, о чем ты мог размышлять, прежде чем уснул. Ноги, например. Ты сказал, что видел ноги поднимающегося по лестнице бога.
— Ноги? Они были как у Бранда. — Шеф со смехом рассказал о прохождении войска по Кордове, о том, как один араб с изумлением разглядывал Бранда — от его гигантских ног до верхушки шлема. Он никак не мог поверить, что такие ножищи принадлежат человеку.
— То есть у тебя в голове уже была картинка вроде этой? А как насчет змей? Ты ведь когда-то видел змеиную яму.
И снова Шеф ощутил укол сомнений и подозрений. Все-таки она дочь Ивара и внучка самого Рагнара.
— Я видел, как твой дед умер в змеиной яме, — коротко сказал он. — Разве тебе никто не рассказывал? Я слышал, как он пел прощальную песнь.
— Он любил сажать меня на колени и петь, — сказала Свандис.
— Он любил длинным ногтем выкалывать людям глаза, — процедил Шеф. — Мой друг Катред вырвал этот ноготь клещами.
— Итак, змеиную яму ты тоже видел, — продолжала Свандис, — и видел, как в ней умер человек. Небось сильно испугался тогда? И представлял самого себя в этой яме?
Шеф ненадолго задумался.
— Ты хочешь сказать, что эти видения — я не считаю их просто снами — не посланы мне свыше? Что они образуются в моей голове из увиденного раньше и оставившего сильное впечатление? Знаешь, они подобны сказаниям, сагам. Только их как будто рассказывает дурак. Истории без начала и конца, и они едва-едва связаны друг с другом. Но это не просто выдумки. Я чувствую, что в них… кроется нечто большее.
— Но ты же спишь, когда бывают эти видения, — сказала Свандис. — Ты не можешь мыслить здраво.
— Все равно, мои видения — это видения богов! В снах мне открываются события вроде тех, о которых я слышал от Торвина. Саги о Вёлунде и Скирнире, о Хермоте и Бальдре.
— То-то и оно: ты слышал истории от Торвина, — сказала Свандис. — Вот если бы увидел то, о чем Торвин не рассказывал, — это бы что-то значило. Впрочем, твой разум что угодно может состряпать из увиденного и услышанного. А ты не задумывался, почему арабам снится Аллах, христианам — христианские святые? Дело в том, что видения подобны самим богам. И то и другое люди придумывают, исходя из собственных нужд и собственной веры. Если мы прекратим верить, то станем свободными.
Шеф скептически обдумал ее слова. Кажется, иногда вещий сон бывал до того, как король слышал связанную с ним историю. Свандис скажет, что он просто восстанавливает забытое, сам того не осознавая. Разумеется, ее не переубедишь. И возможно, она права. Всякий знает, что иные сны вызваны дневными событиями; подчас спящий слышит звуки и встраивает их в свои сновидения. Самым отважным викингам снились страшные сны, Шеф нередко слышал по ночам испуганный лепет.
«Значит, можно допустить, что я все это время дурил сам себя, — размышлял он. — Рагнарёка не будет, Локи не вырвался на свободу. Если бы я мог поверить, что в видениях не было ни крупицы правды, мне стало бы намного легче».
— В видениях нет и доли правды, — убежденно сказала Свандис, стараясь обосновать свою доктрину и заполучить нового сторонника. — Боги и видения — это лишь иллюзии, которым мы предаемся, чтобы стать рабами.
Она тесно прижалась к нему в холодной ночи, наклонившись, взглянула в единственный глаз Шефа. Ее грудь наткнулась на его руку.
А далеко на севере, в среднеанглийском Стамфорде, ночь еще не наступила. Каменную башню с прилегающими постройками окутывали долгие сумерки раннего английского лета. От пересекавших близлежащие поля живых изгородей доносился сильный аромат цветущего боярышника. В предместьях слышался веселый смех, там собрались фермеры и ремесленники, чтобы, покончив с дневными работами, последний час перед полной темнотой провести с кружкой пива. Ребятишки резвились под присмотром отцов, а юноши и девушки переглядывались и время от времени исчезали на укромных полянах.
В самом Доме Мудрости кузницы уже стихли, хотя в горнах все еще светились красные угли. В центральный дворик вышел жрец, сзывая приятелей выпить пряного эля и обсудить поставленные за день опыты и сделанные открытия. Зайдя за угол каменной башни, он замер.
