Уинти положил оба листка в конверт и написал на них дату. Он отпер свой личный ящик, положил туда конверт и снова запер замок.
Сын убийцы?
Уинти порылся в своей великолепной памяти, где все было аккуратно разложено по полкам. Он прошелся по полному списку актеров, мысленно ставя галочку напротив каждой фамилии, пока не добрался до Уильяма Смита. Он вспомнил его мать, ее нервозность, ее колебания, ее явное облегчение. А нырнув поглубже, он наконец вспомнил дело Харкорта-Смита и его итог. Это ведь было три года назад? Шесть жертв, и все девушки. Искалеченные и обезглавленные. Психиатрическая клиника пожизненно.
Если это и есть ответ, подумал Уинти, то я забыл об этом деле. Но клянусь богом, я найду того, кто написал это послание, и я не успокоюсь, пока не предъявлю ему этот листок. Ну-ка, ну-ка!
Некоторое время он тщательно обдумывал ситуацию, а затем позвонил в секретарскую.
— Мистер Моррис? — прозвучал голос секретарши.
— Вы еще здесь, миссис Абрамс? Зайдите, пожалуйста.
— Конечно.
Через несколько секунд отворилась внутренняя дверь, и вошла дама средних лет с блокнотом.
— Я как раз собиралась уходить, — сказала она.
— Прошу прощения.
— Ничего. Я не тороплюсь.
— Садитесь. Я хочу проверить вашу память, миссис Абрамс.
Она села.
— Когда вы в последний раз видели дно лотка с входящей почтой?
— Вчера утром, мистер Моррис. В десять пятнадцать. Во время перерыва на чай. Я проверила его содержимое и добавила утреннюю почту.
— Вы видели дно лотка?
— Конечно. Я вынула из него все письма. Там был буклет от виноторговца. Я решила, что вы захотите его посмотреть.
— Ясно. И больше ничего?
— Ничего.
Она помолчала, а потом недоверчиво спросила:
— Ничего не пропало?
— Нет. Кое-что нашлось. Отпечатанное на машинке сообщение. Оно отпечатано на нашей бумаге для писем и вон на той машинке. Без конверта.
— Вот как, — сказала она.
— Да. Где я был, пока вы находились здесь?
— Вы говорили по телефону со службой безопасности по поводу мер на вечер премьеры.
— Ах да. Миссис Абрамс, между вчерашним утром и настоящим моментом был ли этот кабинет пуст и не заперт в какое-то время? Я обедал в клубе.
— Он был заперт. Вы сами его заперли.
— А до того?
— М-м… Думаю, вы выходили на несколько минут в одиннадцать.
— Правда?
— В туалет, — скромно сказала она. — Я слышала, как открылась и закрылась дверь.
— А, да. А позже?
— Дайте подумать. Нет, кроме этого, не было другого времени, когда кабинет был пуст и не заперт. Стойте!
— Да, миссис Абрамс?
— Я вставила лист писчей бумаги в эту маленькую машинку, на случай если вы захотите что-нибудь продиктовать.
— И?
— Вам это не понадобилось. И листка в ней сейчас нет. Как странно.
— Да, очень.
Некоторое время он обдумывал услышанное, а затем сказал:
— Миссис Абрамс, память у вас исключительная. Я правильно понимаю, что единственное время, когда это могли сделать — это когда я вышел из кабинета по крайней мере на пять минут? А разве вы не услышали бы звук печатающей машинки?
— Я сама печатала на машинке в своем кабинете, мистер Моррис. Нет.
— А время?
— Я слышала Биг-Бен.
— Спасибо. Большое спасибо, — сказал он.
Он медлил, с сомнением глядя на миссис Абрамс.
— Премного вам обязан. Благодарю вас, миссис Абрамс.
— Вам спасибо, мистер Моррис.
Она вышла и закрыла за собой дверь. Интересно, подумала она, почему он не сказал мне, что это было за послание.
По другую сторону двери он подумал: я хотел было сказать ей, но… Нет. Чем меньше людей в курсе, тем лучше.
Он сидел за столом, старательно и спокойно обдумывая это неприятное событие. Он был не в курсе предыдущих случаев — несчастного случая с Перегрином, головы в комнате короля, головы на блюде, крысы в кошелке Рэнги. Они были не по его части. Ему не с чем было связать это послание. Сын убийцы в труппе! Абсурд, подумал он. Какого убийцы? Какой сын?
Он снова подумал о деле Харкорта-Смита. Он вспомнил, какую сенсацию газеты раздули из того, что его жена понятия не имела о второй стороне личности мужа, и что у него есть маленький сын шести лет.
Это наш Уильям, подумал он. Разрази меня гром, это ведь к нашему Уильяму подбираются. После некоторого смятения он решил: не стану ничего делать. Ситуация, конечно, неудобная, но пьеса должна идти в театре какое-то время, а до тех пор лучше не вмешиваться. И даже тогда. Я не знаю, кто это напечатал, и не хочу знать. Пока что.
Он посмотрел в календарь. 23 апреля было обведено аккуратным красным кружком. День рождения Шекспира и день премьеры. Осталась всего неделя, подумал он.
Он не был набожным, но в какой-то момент поймал себя на мысли о том, как успокаивающе действуют религиозные амулеты и пожалел, что ему не дано испытать это чувство.
Глава 5. Пятая неделя
Генеральные репетиции и премьера
Дни, предшествующие премьере, казались короткими и темными. Не было никаких катастроф или неудач — все лишь чувствовали, как стремительно летит время. Актеры приезжали на репетиции рано. Некоторые из тех, кого не вызывали на репетицию, приходили к последним сценам и наблюдали за ними пристально и напряженно.
Первая из двух генеральных репетиций, бывшая на самом деле технической, продолжалась весь день, постоянно прерываясь для отладки освещения и спецэффектов. Администрация заказала для всех обед, который сервировали в репетиционном зале: суп, холодные мясные блюда, картофель в мундире, салат и кофе. Некоторые актеры ели там, когда у них выдавалась такая возможность. Другие — например, Мэгги — не ели вообще.
В репетиционном зале лежал и весь реквизит для пира: кабанья голова с яблоком в зубах и стеклянными глазами; пластиковые куры; супница, которая будет источать пар, когда с нее снимут крышку. Перегрин заглянул под крышки всех блюд; все было в порядке — содержимое каждого было приклеено к дну. Отдельно стояли кувшины с вином, кубки и огромный канделябр в центре стола.
Остановки для изменения освещения были бесконечными. Диалог. Остановка.
— Поймай их в луч, когда они движутся вверх. Перенастрой фокус. Готово? Чтобы больше такого не было!
У каждой ведьмы в складках одежды был спрятан крошечный голубой фонарик. Они включали их, когда с ними говорил Макбет. Их нужно было крепко пришить и направить им точно в лицо.
