— Он странный. У него прекрасный голос, которым он отлично владеет. Смутьян. Он состоит в каком-то странном обществе — кажется, оно называется «Красное Братство». Ему нравится отпускать гадкие шуточки за спиной других актеров. Я ловлю себя на том, что про себя называю его критиканом. Он вечно возражает против каких-то действий в пьесе, что, конечно, не внушает мне симпатии к нему.
— Разумеется.
— Думаю, ему известно о том, кто такой юный Уильям.
Аллейн вынул из кармана сложенный лист бумаги, развернул его и показал Перегрину.
— Это оставили на столе в кабинете Уинтера Морриса, отпечатав на стоящей там машинке.
Перегрин взглянул на листок.
— Да, — сказал он, — Уинти мне рассказал.
— Вы догадались, кто это сделал?
— Да. Думаю, да. Баррабелл. Это всего лишь догадка, но он был в театре в тот момент. Я решил, что это вполне в его духе.
— Вы так и сказали Уинтеру?
— Да. Уинти говорит, что он отлучался в туалет. Это был единственный момент, когда в кабинете было пусто — примерно пять минут. Из кабинета в фойе выходит окно. Любой мог заглянуть в него, увидеть, что кабинет пуст и сделать это.
— Фамилия одной из жертв Харкорта-Смита была Баррабелл. Мюриел Баррабелл. Банковская служащая. Она была обезглавлена.
— Вы думаете…
— Придется выяснить, — сказал Аллейн. — Но даже если и так, это не дает ему мотива для убийства Макбета.
— И нам совершенно ничего не известно о его связях с бедным сэром Дугалом.
— Нет.
— В то время как Саймон Мортен… — Перри умолк.
— Да?
— Ничего. Звучит так, будто я что-то скрываю. Я лишь собирался сказать, что Саймон вспыльчив и что он подозревал Дугала в ухаживаниях за леди Макбет. Она поговорила с ним и опровергла эти домыслы.
— У него не было возможности сделать это. Он гнался за Макбетом со своим тупым мечом. Ему пришлось бы заменить его на настоящий клейдеамор, с которого надо было предварительно снять бутафорскую голову, при этом его жертва должна была наблюдать за его действиями, ничего не предпринимать, а потом послушно наклониться, чтобы получить удар по шее.
— А Гастон?
— Прежде всего, время. Я сам проделал эту пантомиму и сильно выбился из хронометража. А что еще более убедительно, Гастона видели король и Нина Гэйторн, а также другие актеры, готовившиеся выйти на поклон. Он с ними разговаривал в то время, когда происходило убийство. Он прошел в левый угол сцены и взял клейдеамор в последний момент, когда появился Макдуф, и он последовал за ним.
Перегрин развел руками.
— Гастон Сирс отпадает, — сказал он. — Мне кажется, я на самом деле и не думал, что он это сделал, но я рад, что это подтвердилось. Кто остается?
— Без алиби? Баррабелл. Рабочие сцены. Лорды. Леди Макбет. И прочие, и прочие.
— Я лучше вернусь к парням. Они там пытаются принять какое-нибудь решение.
Аллейн взглянул на часы.
— Десять минут третьего, — сказал он. — Если они ничего не решили, то я бы предложил им поспать. Актеры должны прийти на репетицию?
— В четыре часа дня, бедняги.
— Это, конечно, не мое дело, но я не думаю, что вам стоит продолжать играть «Макбета».
— Нет?
— Правда рано или поздно станет известна. Возможно, это произойдет довольно быстро. Вы получите реакцию ужаса, множество нездоровых спекуляций и тот сорт огласки, который станет оскорблением для прекрасной постановки.
— Ох.
— Будет суд — мы надеемся, что будет. Ваших актеров будут донимать журналисты. Вполне возможно, что всплывет дело Харкорта-Смита, и тогда юный Уильям окажется загнанным в угол, а таблоиды будут самым ужасным образом интерпретировать его поведение. Его и его мать будут безжалостно преследовать.
— Это может случиться, как бы мы ни поступили, — печально сказал Перегрин.
— Разумеется. Но в гораздо меньшей степени, если вы решите не продолжать играть эту пьесу.
— Да, конечно.
Перегрин встал и пошел к двери.
— Я поговорю с ними об этом, — сказал он. — Спокойной ночи, Аллейн.
— Спокойной ночи, дорогой мой.
Глава 7. Младшее поколение
Перегрин вернулся домой в четвертом часу утра. Он налил себе большую порцию виски с содовой, сделал бутерброд, а потом тихонько поднялся в спальню.
— Привет, — сказала Эмили. — Можешь не красться на цыпочках. Я проснулась, когда ты открыл переднюю дверь.
Он включил лампу у кровати.
— Что случилось? — спросила она, увидев его лицо.
— Разве Криспин тебе не рассказал?
— Он только сказал, что произошел несчастный случай. Потом, наедине, он сказал, что Робин ничего не понял. Криспин не уверен, понял ли что-то он сам.
— Робин расстроен?
— Ну ты ведь знаешь, какой он.
— Замолчал?
— Да.
— Лучше мне все тебе рассказать, — сказал Перегрин.
Так он и поступил.
— Ох, Перри, — прошептала она, — какой ужас.
— Да.
— Что вы будете делать? Продолжать?
— Думаю, нет. Пока не решили. Аллейн указал нам на то, что может случиться.
— Неужели тот самый мистер Аллейн? — воскликнула она.
— Да, тот самый. Он был в зрительном зале прошлым вечером. Теперь он старший суперинтендант. Очень важный.
— И все такой же милый?
— Да. Никого не арестовали. Я пойду взгляну на мальчиков?
— Час назад они оба спали. Пойди.
Перегрин тихонько прошел через коридор и открыл двери в комнаты сыновей. В обеих раздавалось ровное дыхание.
Он вернулся в спальню.
— Крепко спят, — сказал он жене.
— Хорошо.
— Господи, как я устал, — сказал он, поцеловал ее и заснул.
Мэгги Мэннеринг вместе с Нэнни отвезли домой во взятом напрокат автомобиле. Она была в замешательстве. Она слышала, как актеры идут на второй вызов на поклон, привычную бурю аплодисментов и движение остальных участников постановки, готовившихся выйти на поклон, на который выходили все, кроме нее и Макбета. Она услышала, как Гастон вскричал: «Нет! Ради бога, нет!» и Боб Мастерс сказал: «Держите! Держите все». Последовала внезапная тишина, кто-то придержал занавес, Боб Мастерс вышел на авансцену, и прозвучал его голос: «Дамы и господа, я с сожалением сообщаю вам, что произошел несчастный случай…»
А потом смутный гул покидающей зал публики, и снова Мастерс: «Очистите сцену, пожалуйста. Всем разойтись по гримерным. Прошу вас». И торопливо пробегавшие мимо нее фигуры, которые спрашивали друг друга: «Что за несчастный случай? Что произошло?» — а Малькольм и солдаты говорили: «Это он. Вы видели? Господи всемогущий!»
