— А с чего это в твоей хорошенькой головке возникла идея о марихуане?
— Не знаю. А ты, случайно, не предполагаешь, что оперная дива принимает наркотики?
— Ходят смутные слухи. Возможно, ошибочные.
— Вряд ли бы он стал приглашать тебя, если бы она была наркоманкой.
— О, — беспечно сказал Аллейн, — их бесстыдство не знает границ. Я напишу вежливый ответ с сожалениями и пойду на работу.
Зазвонил телефон, и он ответил на звонок тем неопределенным тоном, которым, как знала Трой, говорил с представителями Скотленд-Ярда.
— Я буду через четверть часа, сэр, — сказал Аллейн и повесил трубку. — Помощник комиссара, — объяснил он. — Что-то задумал. Я всегда это знаю, когда он начинает разговаривать со мной будничным тоном.
— А что именно, как думаешь?
— Кто знает. Судя по всему, что-то неаппетитное. Он сказал, что это не особо срочно, но я к нему зайду, потому что говорил он как-то тревожно. Мне пора. — Он направился к двери, взглянул на жену, потом вернулся и взял ее лицо в ладони. — Хорошенькая головка, — повторил он и поцеловал ее в макушку.
Через пятнадцать минут помощник комиссара принял его в свойственной ему манере, к которой Аллейн уже привык: словно он был каким-то сомнительным экземпляром, который требуется внимательно разглядеть при плохом освещении. Причуд у помощника комиссара было так же много, как и ума — и это еще мягко сказано.
— Привет, Рори, — сказал он. — Доброе утро. Трой в порядке? Хорошо. — (Аллейн не успел ответить.) — Садись, садись. Да.
Аллейн сел.
— Вы хотели меня видеть, сэр?
— Ну, вообще ничего такого особенного. Читал утренние газеты?
— «Таймс».
— А пятничный «Меркьюри»?
— Нет.
— Просто интересно. Вся эта чушь с газетным фотографом и итальянской певицей, как там ее?
После короткой паузы Аллейн сказал деревянным голосом:
— Изабелла Соммита.
— Да, она самая, — согласился помощник комиссара, любивший притворяться, будто не запоминает имен. — Забыл. Этот парень снова принялся за свое.
— Он очень настойчив.
— В Австралии. В Сиднее, кажется. Оперный театр там, так ведь?
— Да, есть там такой.
— На ступеньках во время какого-то торжества. Вот, взгляни.
Он подтолкнул к инспектору газету, сложенную так, чтобы была видна фотография. Она и в самом деле была сделана неделю назад, летним вечером на ступеньках Сиднейского оперного театра. Соммита, одетая в платье из казавшейся золотистой ткани, стояла среди самых высокопоставленных лиц. Она явно не была готова к снимку. Фотограф щелкнул затвором раньше времени. Ее рот снова был широко открыт, но в этот раз казалось, будто она орет на генерал-губернатора Австралии или нелепо визжит от смеха. Актеры театра считают, что тех, кому больше двадцати пяти лет, нельзя фотографировать снизу. Судя по этому снимку, фотограф явно находился на половину лестничного пролета ниже дивы, и на фотографии она получилась с большим количеством дополнительных подбородков и весьма embonpoint
[1]. Генерал-губернатор, по мимолетной случайности, вышел на снимке глядящим на нее с недоверием и глубоким отвращением.
Аршинный заголовок гласил: «ДА КТО ТЫ ТАКОЙ?!»
Фотограф, как обычно, подписался «Филином»; фото по договоренности скопировали из какой-то сиднейской газеты.
— Полагаю, — сказал Аллейн, — это станет последней каплей.
— Похоже на то. Взгляни вот на это.
Это было письмо, адресованное «Главе Скотленд-Ярда, Лондон», и написанное за неделю до полученных Аллейнами приглашений на плотной бумаге, снабженной витиеватой монограммой I. S., которую щедро переплетали стебли и листья. Конверт был больше, чем те, что получили Аллейны, но из той же бумаги. Письмо занимало две с половиной страницы и оканчивалось гигантской подписью. Аллейн заметил, что напечатано оно на другой машинке. Адрес — шато «Австралазия», Сидней.
— Комиссар переслал его сюда, — сказал помощник комиссара. — Вам стоит его прочесть.
Аллейн так и поступил. Напечатанная на машинке часть письма просто сообщала получателю, что автор надеется встретиться с одним из его сотрудников, мистером Аллейном, в Уэйхоу Лодж, Новая Зеландия, где миссис Аллейн будет писать заказанный ей автором портрет. Автор указал предложенные даты. Получатель, без сомнения, в курсе возмутительного преследования… — далее шли уже знакомые ему строки. Целью ее письма, говорилось в заключительной части, стала надежда на то, что на мистера Аллейна будут возложены все полномочия на то, чтобы расследовать это возмутительное дело, и засим она остается…
— Боже правый, — тихо пробормотал Аллейн.
— Там еще есть постскриптум, — заметил помощник комиссара.
Постскриптум был написан от руки и выглядел вполне ожидаемо: с огромным количеством восклицательных знаков и двойными и тройными подчеркиваниями, по сравнению с которыми письма королевы Виктории показались бы образцом холодной сдержанности. Автор письма постепенно уклонялась от темы и переходила на бессвязный текст, но общий смысл был таков: если «Глава Скотленд-Ярда» вскоре не предпримет каких-либо действий, то он один будет виноват в том, что карьера автора письма окончится катастрофой. Далее она в беспамятстве молила на коленях, а затем огромными буквами оставалась «искренне Вашей Изабеллой Соммита».
— Излагайте, — пригласил помощник комиссара, склонив голову набок. Он вел себя необычно. — Комментируйте. Объясните своими словами.
— Могу лишь предположить, что письмо напечатал секретарь, который посоветовал проявить сдержанность. Постскриптум, похоже, полностью писала она, в состоянии исступления.
— Трой действительно собирается писать портрет этой дамы? А вы намерены отправиться в самовольную отлучку?
Аллейн сказал:
— Мы получили приглашения сегодня утром. Я собирался отказаться, когда позвонили вы, сэр. Трой принимает приглашение.
— В самом деле? — задумчиво протянул помощник комиссара. — Правда? Хорошая модель, да? Для художника. Что скажете?
— Весьма, — осторожно ответил Аллейн. Интересно, к чему это он ведет?
— Да. Ну что ж, — сказал шеф посвежевшим голосом, в котором прозвучал намек на то, что сейчас он его отпустит. Аллейн начал вставать со стула. — Погодите. Знаете что-нибудь об этом мужчине, с которым она живет? Реес, так?
— Не больше того, что известно всем.
— Какое странное совпадение…
— Совпадение?
— Да. Эти приглашения. То, что Трой туда едет, и все прочее. — Он побарабанил пальцами по бумагам на столе. — Все сошлось, так сказать.
