Он пересек площадку. Берт оставил включенной настольную лампу под абажуром, и она мягко освещала его невинное лицо. Когда Аллейн проходил мимо, он перестал храпеть и открыл глаза. Пару секунд они смотрели друг на друга. Затем Берт сказал: «Привет», и снова заснул.
Аллейн повернул в темный коридор справа, прошел мимо двери в собственную спальню и подумал: как странно, что Трой там, и что скоро он сможет к ней присоединиться. Он остановился на мгновение и тут услышал, как где-то за поворотом коридора открылась дверь.
Пол коридора, как и все полы в доме, покрывал толстый ковер; тем не менее он скорее почувствовал, чем услышал, что кто-то идет в его сторону.
Осознав, что его силуэт может быть виден на фоне тускло освещенной лестничной площадки, он плотно прижался к стене и проскользнул туда, где, как он помнил, находился выключатель света в коридоре. Пошарив рукой, он его нащупал. Он повернул выключатель; в коридоре, почти на расстоянии вытянутой руки от него, стоял Руперт Бартоломью.
На мгновение ему показалось, что Руперт убежит. Он резко поднял руки, словно хотел закрыть лицо. Он быстро обернулся, поколебался, а потом словно взял себя в руки.
— Это вы, — прошептал он. — Вы так меня напугали.
— Неужели таблетка синьора Латтьенцо не помогла?
— Нет. Мне надо в туалет. Я не могу терпеть.
— Здесь нет туалета, и вам это должно быть известно.
— О боже, — громко сказал Руперт. — Да отстаньте вы от меня!
— Не шумите тут, глупец вы этакий. Говорите тише и идите за мной в студию.
— Нет.
— Еще как да. Пошли.
Он взял его за плечо.
Назад по коридору, через лестничную площадку, снова мимо Берта Смита, назад в студию; неужели эта ночь никогда не закончится, думал Аллейн.
— Если вам и в самом деле нужен туалет, — сказал он, опуская портфель на пол, — то вы не хуже меня знаете, что он совсем рядом с вашей комнатой, и я готов поспорить, что в вашей смежной ванной комнате он тоже есть. Но ведь вам не нужно в туалет, не так ли?
— Сейчас нет.
— Куда вы направлялись?
— Я вам уже сказал.
— Ох, да бросьте.
— Это имеет значение?
— Конечно, имеет, дурень. Спросите сами себя.
Молчание.
— Ну?
— Я оставил кое-что внизу.
— Что?
— Ноты.
— К «Чужестранке»?
— Да.
— Это не могло подождать до утра? Утро вот-вот настанет.
— Нет.
— Почему?
— Я хочу сжечь их. Ноты. Все части. Всё. Я проснулся и все время об этом думал. Там, в камине в холле, я их сожгу, думал я.
— Камин, наверное, уже погас.
— Я его раздую.
— Вы ведь сочиняете на ходу, да?
— Нет. Нет. Честно. Клянусь, что нет. Я хочу их сжечь.
— Еще что-нибудь?
Руперт перевел дыхание и затряс головой.
— Вы уверены, что хотите сжечь оперу?
— Сколько раз мне еще это повторить?!
— Хорошо.
— Слава богу.
— Я пойду с вами.
— Нет. То есть в этом нет необходимости. Я не стану, — сказал Руперт, сделав вялую попытку говорить беспечно, — делать глупости.
— Какие, например?
— Какие-нибудь. Никакие. Мне просто не нужны зрители. Хватит с меня публики, — сказал Руперт и выдавил из себя смешок.
— Я не буду вам мешать.
— Вы меня подозреваете. Да?
— Я подозреваю еще дюжину человек вместе с вами. Пойдемте.
Аллейн взял его под руку.
— Я передумал, — сказал Руперт и вырвался.
— Если вы думаете, что я лягу спать, а вы проскользнете вниз, то вы сильно ошибаетесь. Я вас пересижу.
Руперт прикусил палец и уставился на Аллейна. Внизу, на улице, сильный порыв ветра снес какой-то предмет, и он с металлическим грохотом прокатился через патио. Ветер все еще штормовой, подумал Аллейн.
— Пойдемте, — повторил он. — Сожалею, что мне приходится быть нелюбезным, но вам остается только достойно принять это. Мы ведь не будем, как в кино, сцепившись, скатываться по лестнице?
Руперт развернулся на пятке и вышел из комнаты. Вместе они быстро подошли к лестнице и спустились в холл.
Спуск происходил почти в полной темноте. Тусклое красное свечение в дальнем конце исходило, должно быть, от углей в камине; неясный, едва заметный свет падал вниз от лампы на лестничной площадке. Аллейн перед тем положил в карман приготовленный Трой фонарик и теперь воспользовался им. Его свет прыгал по ступенькам перед ними.
— Вот он, ваш камин, — сказал он. — А теперь, я полагаю, надо принести жертву.
Он повел Руперта в дальнюю часть холла к двустворчатой двери, которая вела в музыкальный салон. Войдя, он закрыл двери и включил настенные светильники. Они стояли и, моргая, смотрели на валяющиеся всюду программки, на пустое полотнище занавеса на сцене, на рояль, стулья для музыкантов и пюпитры для нот с исписанными от руки листами на них. Интересно, сколько времени Руперту понадобилось, чтобы их написать, подумал Аллейн. На рояле лежала полная нотная запись оперы. На обложке старательной рукой было выведено название: «Чужестранка», Руперт Бартоломью. И ниже: «Посвящается Изабелле Соммите».
— Ничего, — сказал Аллейн. — Это было только начало. Латтьенцо считает, что у вас будут получаться вещи и получше.
— Он так сказал?
— Именно так.
— Наверное, это про дуэт. Он и правда говорил что-то про дуэт, — признал Руперт.
— Да, именно дуэт.
— Я его переписал.
— Он так и сказал. И переписали весьма успешно.
— Все равно, — после паузы тихо сказал Руперт, — я ее сожгу.
— Уверены?
— Абсолютно. Я схожу за кулисы. Там есть запасной экземпляр. Я быстро.
— Подождите, я вам посвечу.
— Нет! Не беспокойтесь, пожалуйста. Я знаю, где выключатель.
Он направился к двери в дальней стене, споткнулся о пюпитр и упал. Пока он с трудом поднимался на ноги, Аллейн пробежал через авансцену и проскользнул за занавес. Он пересек переднюю часть сцены и вышел через заднюю дверь в коридор, который шел параллельно сцене, и в котором было четыре двери.
Руперт его опередил. Свет в коридоре был включен, а дверь с прикрепленной на ней серебряной звездой была открыта. Из комнаты доносился густой запах косметики.
Аллейн добежал до двери. Руперт был в комнате и с опозданием пытался запихнуть в карман какой-то конверт.
