— Ничего? — спросил Аллейн.
— Именно этот вопрос я задаю себе с самого пробуждения. То есть с того момента, когда я перестал спрашивать себя о том, зачем я выпил столько коньяка.
— И как вы себе ответили на этот вопрос?
Снова тот же жест.
— Никак, — признался мистер Руби. — Я не могу на него ответить. Кроме… — он сделал раздражающую паузу и пристально посмотрел на синьора Латтьенцо, который дошел до берега озера и смотрел на воду; его тирольский наряд делал его похожим на поэта эпохи постромантизма.
— Кроме? — повторил за ним Аллейн.
— Посмотрите! — предложил ему мистер Руби. — Посмотрите на то, что произошло и на то, как это было сделано. Посмотрите на это. Если бы вы, с вашим опытом, сказали, что вам это напоминает, то что бы это было? Ну, давайте.
— Гранд-оперу, — быстро ответил Аллейн.
Мистер Руби испустил сдавленный вопль и крепко хлопнул его по спине.
— Молодчина! — воскликнул он. — Угадали! Молодец, дружище. И более того, это итальянская гранд-опера. Все это сумасбродство с кинжалом и фотографией! Верди бы понравилось. Особенно фотография. Вы можете представить, как кто-то из нас, если предположить, что он убийца, делает это вот так? Этот бедный ребенок — Руперт? Нед Хэнли, пусть он даже из этих? Монти? Я? Вы? Даже если провести границу между the props and the business. Нет. Вы сказали бы «нет». Не таким образом. Это не характерно, это невозможно, это не… это не… — казалось, мистер Руби взволнованно ищет mot juste
[60] для своего аргумента. — Это не по-британски, — произнес он наконец и добавил, — если использовать это слово в самом широком смысле. Я сам — человек, родившийся в Содружестве.
Аллейн был вынужден подождать немного, прежде чем смог ответить на это заявление.
— То есть вы, по сути, хотите сказать, — рискнул предположить он, — что убийцей должен быть кто-то из находящихся в доме итальянцев. Правильно?
— Да, — сказал мистер Руби, — абсолютно верно.
— Это сужает круг подозреваемых, — сухо сказал Аллейн.
— Разумеется, — напыщенно согласился мистер Руби.
— Марко и Мария?
— Верно.
Последовала тревожная пауза, во время которой сильно затуманенный взор мистера Руби остановился на синьоре Латтьенцо, который стоял в раздуваемой ветром накидке на берегу.
— И синьор Латтьенцо, я полагаю? — спросил Аллейн.
Ответа не последовало.
— Есть ли у вас какие-то причины, — спросил Аллейн, — помимо теории о гранд-опере, подозревать одного из этих трех человек?
Казалось, этот вопрос очень обеспокоил мистера Руби. Он поддел носком ботинка кусок дерна. Он откашлялся и принял оскорбленный вид.
— Так и знал, что вы это спросите, — обиженно сказал он.
— Но это ведь естественно, вам не кажется?
— Наверное, да. Да. Это в самом деле естественно. Но послушайте. Это ужасное обвинение. Я это знаю. Я не хотел бы говорить ничего такого, что неправильно повлияет на вас. Ну вы знаете. Заставит вас… сделать поспешные выводы или произведет на вас неверное впечатление. Я бы не хотел этого делать.
— Не думаю, что это очень вероятно.
— Нет? Ну, это вы так говорите. Но я думаю, что вы это уже сделали. Думаю, вы, как и все остальные, приняли за правду эту чушь про преданную служанку.
— Вы о Марии?
— Да, черт подери, о ней, дружище.
— Ну давайте, — сказал Аллейн. — Облегчите душу. Я не буду придавать этому большого значения. Разве Мария не была такой преданной, какой все ее считали?
— Черта с два! Нет, сказать так тоже было бы неправильно. Она была преданной, но это была пламенная и неудобная преданность. Как собака на сене. Иногда, когда они в чем-то не соглашались, можно было бы сказать, что это больше похоже на ненависть. Ревность! Она ее грызла. И когда Белла увлекалась какой-нибудь новой «дружбой» — понимаете, о чем я? — Мария чаще всего превращалась в бандитку. Она странным образом ревновала ее даже к артистическим успехам. Ну или по крайней мере так это выглядело в моих глазах.
— А как она восприняла дружбу с мистером Реесом?
— С Монти?
В мистере Руби произошла заметная перемена. Он бросил на Аллейна быстрый взгляд, словно удивлялся тому, что тот оказался в чем-то неосведомленным. Он поколебался и затем тихо сказал:
— Но это ведь другое дело, верно?
— В самом деле? И в чем же оно «другое»?
— Ну… вы же знаете.
— Нет, не знаю.
— Это платоническое. Другого и быть не могло.
— Понятно.
— Бедный старина Монти. Это результат болезни. Очень тяжелой, по правде говоря.
— В самом деле? Значит, у Марии не было причин ревновать к нему.
— Так и есть. Она им восхищается. Они все такие, знаете ли. Итальянцы. Особенно этот класс. Они больше всего восхищаются успехом и престижем. Совсем другое дело было, когда появился молодой Руперт. Мария без особых церемоний всем давала понять, что она думает о таких людях. Я бы с уверенностью поставил на то, что она будет рассказывать вам, что этот парень — убийца. Вот такая она мстительная. Честно, я бы ничуть не удивился, если бы она это сделала.
Аллейн минуту-другую раздумывал. Синьор Латтьенцо подошел к стоявшему на берегу Руперту Бартоломью и теперь энергично говорил что-то и хлопал его по плечу. Мистер Реес и мисс Дэнси все еще расхаживали по воображаемой палубе, а маленькая мисс Пэрри, с грустным видом сидевшая на простом стуле, наблюдала за Рупертом.
Аллейн спросил:
— А мадам Соммита терпеливо относилась к этим вспышкам Марии?
— Думаю, да — по-своему. Конечно, случались и ужасные сцены. Этого можно было ожидать, не так ли? Белла угрожала Марии увольнением, Мария устраивала истерику, и обе начинали рыдать, и все возвращалось к тому, с чего начиналось: Мария массировала ей плечи и клялась в вечной верности. Итальянки! Мать честная! Но все было иначе, совершенно иначе с этим мальчиком. Я никогда не видел, чтобы она кем-нибудь так увлекалась, как случилось с ним. Она была без ума от него. Влюблена по самые уши и даже выше. Вот почему она так болезненно отреагировала, когда его озарило насчет этой его оперы, и он захотел устраниться. Он, разумеется, был совершенно прав, но у Беллы не было совершенно никакого музыкального вкуса. Совсем. Спросите у Беппо.
— А мистер Реес?
— Никакого музыкального слуха.
— В самом деле?
— Факт. Он и не притворяется, будто что-то понимает. Конечно, он рассердился на мальчишку за то, что тот ее разочаровал. Монти дива говорила, что опера отличная, а для него ее слова были правдой. Ну и, потом, он, конечно, не хотел, чтобы из этой вечеринки вышла катастрофа. В каком-то смысле, — сказал мистер Руби, — ситуация была как в фильме «Гражданин Кейн»
[61], только тут все было наоборот. Что-то вроде того. — Он немного помолчал. — Мне чертовски жаль этого парнишку.
