Хэнли разинул рот и не донес до него бокал. Около трех секунд он оставался в этом положении и затем заговорил.
— Ох ты ж черт! — сказал он. — Я и забыл. Вы ведь не поставите это мне в упрек? Я совершенно об этом забыл.
Он, не колеблясь, объяснился, и сделал это быстро и без сомнений. Он и в самом деле печатал письмо Соммиты в The Watchman. Она гудела от возмущения «как пчелиный улей», сказал он, из-за эпизода со вторгшимся на остров чужаком, и решила, что это посланный газетой Филин, прибывший накануне после наступления темноты, возможно приплывший на каноэ и уплывший на нем же — когда именно, она не уточнила. Продиктованное ею письмо было крайне оскорбительным и угрожало редактору судебным преследованием за клевету. Она очень настаивала на том, чтобы мистеру Реесу ничего не говорили о письме.
— Потому что он, конечно, запретил бы всю эту чушь, — сказал Хэнли. — Я должен был напечатать его и отнести ей на подпись, а потом положить в мешок с почтой, и все без его ведома. Она попросила именно меня это сделать из-за ссоры с вундеркиндом. Она дала мне свою бумагу для писем.
— И вы это сделали?
— Боже, конечно! Отказ стоил бы мне жизни. Я его напечатал, совсем немного смягчив, чтобы она этого не заметила. Но когда она его подписала, я подумал: когда письмо уйдет, она сама может рассказать о нем боссу, и он рассердится на меня за то, что я это сделал. Так что я оставил письмо на его столе, собираясь показать его ему после представления. Я положил его под другие письма, которые ждали его подписи.
— А конверт?
— Конверт? А, на стол. А потом, я помню, вошел Марко и сказал, что я нужен на сцене, чтобы поправить освещение.
— Когда это было?
— Когда? Не знаю. Ну… ближе к вечеру. Примерно после чая, но до представления еще было далеко.
— Марко ушел из кабинета до вас?
— До меня? Не знаю. А, нет, знаю. Он сказал что-то про то, что нужно разжечь камин, и я оставил его этим заниматься.
— Так мистер Реес видел письмо?
Хэнли развел руками.
— Понятия не имею. Мне он ничего не сказал, но потом ведь случилась эта катастрофа, и у меня все вылетело из головы. Но из его головы никогда ничего не вылетает. Вы можете спросить у него.
— Могу, — сказал Аллейн. — Так я и сделаю.
Мистер Реес в одиночестве сидел в кабинете. Он сразу сказал совершенно ровным голосом, что нашел письмо на своем столе под несколькими деловыми сообщениями, которые он должен был подписать, чтобы Хэнли успел отправить их вечерней почтой. Он подписал их, а затем прочел письмо.
— Это было опрометчиво, — сказал он сурово. — Она была слишком взвинчена с того самого момента, когда появились разговоры о чужаке на острове. Я говорил ей, что сэр Саймон Маркс побеседовал с редактором The Watchman, и что с этой стороны больше не будет никаких проблем. Это письмо было написано в оскорбительной манере, и оно бы разожгло все эти страсти снова. Я бросил его в камин. Я намеревался поговорить с ней после спектакля, когда она будет менее нервной и напряженной.
— А конверт вы тоже бросили в камин? — спросил Аллейн и подумал: если он ответит утвердительно, то я со свистом пролетел и вернусь к тому, с чего начал.
— Конверт? — переспросил мистер Реес. — Нет. Письмо было без конверта. Я не помню, чтобы я его видел. А могу я спросить, что все это означает, старший суперинтендант?
— Просто проверяю некоторые детали. Сегодня утром в зольнике под решеткой вашего камина был найден наполовину сгоревший конверт с маркой и адресом газеты The Watchman.
— Я не помню, чтобы я видел его, — медленно сказал мистер Реес. — Думаю, если бы я его видел, я бы это запомнил.
— После того как вы сожгли письмо, вы оставались в кабинете?
— По-моему, да, — ответил он, и Аллейн уловил в его голосе нотки усталости. — Ах нет, — поправился мистер Реес, — это не так. Мария пришла и сообщила, что Белла хочет меня видеть. Она была в музыкальном салоне. Цветы, которые я заказал для нее, не привезли, и она была… расстроена. Я сразу пошел в музыкальный салон.
— Мария пошла с вами?
— По правде говоря, я не знаю, что сделала Мария, суперинтендант. Мне кажется… нет, я не уверен, но мне кажется, она не пошла со мной. Возможно, она вернулась туда чуть позже. Правда, я не помню, — сказал мистер Реес и потер глаза большим и указательным пальцами.
— Простите, — сказал Аллейн. — Я вас больше не побеспокою. Я бы и сейчас этого не делал, но это может оказаться важным.
— Ничего, — сказал мистер Реес. — Я очень ценю все, что вы делаете, — добавил он. — Уверен, вы простите меня, если я кажусь вам нелюбезным.
— Боже мой, конечно, — быстро сказал Аллейн. — Слышали бы вы, какой нам порой оказывают прием.
— Да, наверное, — тяжело сказал мистер Реес. — Весьма вероятно. — Тут он сделал печальную попытку внести оживление в разговор. — Солнце светит, облака рассеялись, и ветер почти утих. Теперь-то уж точно недолго осталось ждать приезда полиции.
— Надеюсь, что нет. Скажите, вы что-то предприняли в отношении Марко? Вы говорили с ним? Предъявили ему обвинение в том, что он — Филин?
И тут мистер Реес произнес самую неожиданную и примечательную реплику за всю их беседу.
— Мне на это наплевать, — сказал он.
III
Выйдя из кабинета, Аллейн услышал звуки какой-то деятельности в столовой. Дверь туда была открыта, он заглянул внутрь и увидел Марко, который накрывал на стол.
— Мне нужно с вами поговорить, — сказал Аллейн, — но не здесь. В библиотеке. Пойдемте.
Марко молча пошел за ним.
— А теперь послушайте, — сказал Аллейн. — Я не думаю и никогда не думал, что вы убили мадам Соммиту. У вас не было для этого времени. Теперь я думаю — я почти в этом уверен — что вы пошли вчера в кабинет, намереваясь положить сделанную вами фотографию в мешок с почтой. Вы увидели на письменном столе конверт с напечатанным на нем адресом редакции The Watchman. Он был пуст и не запечатан. Это давало вам отличную возможность и делало все проще и безопаснее. Вы переложили фотографию в этот конверт, заклеили его и положили бы его в почтовый мешок, но думаю, вам помешали, и вы просто бросили его обратно на стол и, полагаю, объяснили свое присутствие в кабинете тем, что наводили порядок на столе. Если это так, то все, что мне сейчас от вас нужно — имя человека, который вам помешал.
Марк следил за Аллейном тем осторожным и скрытным взглядом, который часто появляется на лицах обвиняемых, когда им предъявляют какую-нибудь эффектную улику, свидетельствующую против них. Аллейн называл такое выражение лица «лицом подсудимого».
— Да вы времени даром не теряли, — глумливо сказал Марко. — Мои поздравления.
— Значит, я прав?
— О да, — непринужденно ответил он. — Не знаю, как вы до этого додумались, но вы правы.
