— А имя?
— Вы уже знаете так много; я думал, что вам известно и это.
— Ну?
— Мария, — сказал Марко.
Откуда-то в доме донесся звук, обычно не представляющий из себя ничего исключительного, но сейчас привлекший их внимание. Хлопнула дверь, и звук затих.
— Телефон, — прошептал Марко. — Это телефон.
— Мария вас видела? Видела, что у вас в руках конверт?
— Я не уверен. Может, и видела. Могла видеть. Она смотрела… на меня. Или так мне показалось. Взглянула раз-другой. Она ничего не сказала. Мы с ней не были друзьями.
— Нет?
— Я вернулся в кабинет. Позже. Перед самым началом оперы. Конверта не было. Так что я подумал, что кто-то положил его в мешок с почтой.
В холле послышался гул голосов. Дверь распахнулась, и вошел Хэнли.
— Телефон! — крикнул он. — Он работает! Это же… — он умолк, глядя на Марко. — Спрашивают вас, мистер Аллейн, — сказал он.
— Я возьму трубку наверху, — сказал Аллейн. — Следите, чтобы линия не отключилась.
Он вышел в холл. Большинство гостей собрались там. Он прошел мимо них и бегом поднялся на следующий этаж; войдя в студию, он нашел там Трой и доктора Кармайкла. Он снял трубку с аппарата. В ней звучал голос Хэнли: «Да. Не вешайте, пожалуйста, трубку. Мистер Аллейн сейчас подойдет. Оставайтесь, пожалуйста, на линии». И спокойный ответ: «Благодарю вас, сэр. Я подожду».
— Все в порядке, Хэнли, — сказал Аллейн. — Можете вешать трубку, — и он услышал, как трубка опустилась. — Алло, — сказал он, — Аллейн у телефона.
— Старший суперинтендант Аллейн? Инспектор Хэйзелмир, полиция Ривермаута. Мы получили сообщение о том, что на острове Уэйхоу случилась беда, и нам сообщили, что вы находитесь в доме. Насколько я понял, это убийство.
Аллейн очень коротко сообщил ему о произошедшем. Мистер Хэйзелмир повторял все, что он ему говорил — по-видимому, диктовал кому-то. Телефонная линия то и дело потрескивала.
— Так что вы понимаете, — закончил свой рассказ Аллейн, — я тут нечто вроде министра без портфеля.
— Что, простите? А! Да, понял вас. Да. Но все же это очень удачное стечение обстоятельств. Для нас. Нам, конечно, сообщили из главной конторы, что вы в стране. Это будет неожиданная честь… — разряд статического электричества стер остаток фразы. — …ременный ремонт. Лучше поторопиться… должны добраться… вертолет… надеюсь… врач…
— Здесь есть врач, — крикнул в трубку Аллейн. — Я бы предложил отправить сюда полностью экипированную группу по расследованию убийств и ордер на обыск — вы слышите? И коловорот. Да, именно это я и сказал. Большой. Да, большой. В целях наблюдения. Вы слушаете? Алло! Алло!
Линия молчала.
— Что ж, — после паузы сказала Трой, — полагаю, это начало конца.
— В каком-то смысле это начало начала, — переиначил Аллейн. — Если ничего другого не вышло, то по крайней мере вернулась благословенная рутина. Не уверен, есть ли в Новой Зеландии группа по расследованию убийств, но любой, кто приедет, предпримет правильные шаги в правильном направлении, и у них будут на это полномочия. А ты, любимая, полетишь домой с нетронутым холстом. — Он повернулся к доктору Кармайклу. — Не представляю, что бы я без вас делал.
Прежде чем тот успел ответить, в дверь громко постучали.
— Ни минуты покоя, — сказал Аллейн. — Войдите!
Это был синьор Латтьенцо, бледный и странно невеселый.
— Я de trop
[62], — сказал он. — Простите меня. Я думал, что найду вас здесь. Атмосфера внизу кажется мне неуютной. Все задают вопросы, выражают облегчение и больше всего на свете хотят услышать, что они могут уехать. А за всем этим — страх. Страх и подозрение. Не очень приятное сочетание. И ты понимаешь, что, в конце концов, ты и сам примерно в том же состоянии! Я нахожу это крайне неприятным.
Доктор Кармайкл сказал Аллейну:
— Они захотят узнать детали телефонного звонка. Хотите, я спущусь и расскажу им?
— Будьте добры. Просто скажите, что это и правда была полиция, что они уже в пути и что линия опять отключилась.
— Хорошо.
— Очень хороший человек, — сказала Трой, когда он ушел. — Мы так и не закончили застилать постели. Теперь, наверное, это уже не имеет большого значения, но мы, по крайней мере, должны убрать свои рабочие принадлежности — как ты считаешь?
Ей удалось зайти за спину синьора Латтьенцо, и оттуда она скорчила мужу быструю гримасу.
— Полагаю, ты права, — послушно сказал Аллейн, и она направилась к двери. Синьор Латтьенцо, казалось, делает над собой усилие. Он выдавил из себя гораздо более бледную реплику, чем они привыкли от него слышать.
— Заправлять кровати? Рабочие принадлежности? — воскликнул он. — Я в недоумении. Передо мной величайшая художница нашего времени, с которой я больше всего на свете хотел познакомиться, и она говорит об уборке кроватей после убийства?
— Она ведет себя как британка, — сказал Аллейн. — Если бы тут были пули, она бы поработала и над ними. Не обращайте внимания.
— Это правда, — уверила Трой синьора Латтьенцо. — Это вместо истерики.
— Как скажете, — сказал синьор Латтьенцо и, спохватившись, схватил и смачно поцеловал руку Трой. Она бросила на Аллейна взгляд скромницы и удалилась.
Аллейн, и сам начавший чувствовать себя британцем, сказал, что рад приходу синьора Латтьенцо.
— Я кое о чем хотел вас спросить, — сказал он, — но со всеми этими тревогами и передвижениями по дому у меня так и не дошли до этого руки.
— Меня? Ну конечно! Все что угодно! Хотя я не думаю, что могу сообщить вам какие-то потрясающие новости, — сказал синьор Латтьенцо. Он сел в самое удобное кресло и, похоже, расслабился. — Ну вот, — сказал он, — я уже чувствую себя лучше, — и он достал портсигар.
— Речь о происхождении мадам Соммиты.
— Вот как?
— Она была вашей ученицей около трех лет до своего дебюта?
— Так и есть.
— Полагаю, вам было известно ее настоящее имя?
— Естественно. Пепитоне.
— Возможно, это вы помогли ей выбрать артистический псевдоним? Ведь Соммита практически означает «вершина»
[63], так?
— Не я его выбрал. Мне этот псевдоним казался несколько экстравагантным. Она так не считала и настояла на своем. Можно сказать, что это было вполне оправданно.
— И правда можно. Но наверное, можно также сказать, что этот выбор был скорее вопросом точности, а не вкуса.
Синьор Латтьенцо тихонько захлопал в ладоши.
