— Да. Все правильно. Так я и подумал, — обеспокоенно сказал доктор Кармайкл.
— В чем дело?
— Просто это… довольно неприятная мысль.
— Насчет третьего ключа?
— Да!
— Он был у Руперта Бартоломью. Мария пришла в его комнату поздней ночью и сказала, что я прислал ее за ключом.
— Боже, неужели?
— Он отдал его ей. Берт, спавший на креслах поперек двери, проснулся и обнаружил, что Мария пытается через него дотянуться до замка.
— Она, должно быть, спятила. Что она собиралась сделать? Открыть дверь и перелезть через него спящего?
— Открыть дверь, да. Она открывается внутрь. И бросить ключ в комнату. Она очень хотела, чтобы мы его там нашли. Закрыть дверь, которая осталась бы незапертой — тут она ничего не могла поделать. А когда Берт проснулся бы, она бы закатила истерику со всей этой благочестивой драмой о молитвах за душу Соммиты и обряжании тела.
— А что произошло на самом деле?
— Берт проснулся и обнаружил, что ее пышные формы нависают прямо над ним. Она запаниковала, уронила ключ прямо на него и сбежала. Он взял ключ и отдал его мне. Так что она по-прежнему без ключа.
— А вы сможете доказать все эти теории?
— Если план сработает.
— Мария? — сказал доктор Кармайкл. — Что ж, она и в самом деле выглядит… то есть…
— Нам следует помнить, — сказал Аллейн, — что с момента, когда Мария и Реес покинули спальню и спустились на первый этаж, где он присоединился к гостям, Мария находилась в гостиной для персонала и готовила горячее питье. Миссис Бейкон, Марко и остальные слуги могут это подтвердить.
Кармайкл воззрился на него.
— Алиби? — спросил он. — У Марии? Какой конфуз.
— В этой игре, — сказал Аллейн, — нужно уметь быть осторожным в своих предположениях.
— Думаю, я как раз сейчас делаю предположение. Очень неохотно.
— Насчет юноши?
— Да.
— Ну, он, конечно, главный подозреваемый. Можно подключить все клише: вожделение, превратившееся в ненависть, унижение, кризис, и все такое. Предположительно, он был в это время в своей комнате, но мог и незаметно выйти, и у него был ключ от ее спальни. У него был мотив, была возможность, и он был в крайне неуравновешенном состоянии.
— А все остальные думают…
— Да, некоторые так считают — например, Хэнли; по крайней мере, он ведет себя так и бросает такие намеки, словно он так думает. Мария и Марко, я думаю, всем говорят, что он главный подозреваемый. Полагаю, остальные в это верят, поскольку им, несомненно, было известно об изменившихся отношениях между этим юношей и дивой. И конечно же, большинство из них были свидетелями его заключительной речи и обморока.
— А что насчет Латтьенцо?
— Мы с Трой слышали, как веселый маэстро в кустах или рядом с ними угрожал невидимому человеку разоблачением, если он или она продолжат распространять вредные слухи, и делал он это далеко не веселым тоном. Он говорил по-итальянски, к дому приближался вертолет, так что я упустил целые куски этого разговора.
— С кем он говорил?
— С кем-то совершенно неслышным.
— С Марией?
— Думаю, да. Когда мы вышли из леса, она была совсем рядом. Стояла на ступеньках перед домом и смотрела на вертолет. Латтьенцо тоже был недалеко.
— То-то я подумал, что Латтьенцо был не такой энергичный, как обычно, когда поднимался сюда недавно.
— Вы были правы, — сказал Аллейн и передал ему их беседу.
— Итальянская месть, — задумчиво сказал доктор.
— Я должен пойти и все подготовить в комнате, а потом поспешить в библиотеку к недовольному мистеру Реесу. Будьте другом, загляните, пожалуйста, к Трой, и скажите, что студия свободна. Если вы не против, конечно. Она в нашей комнате.
— Буду только рад, — сказал галантный доктор.
А Аллейн вернулся в комнату, где умерла Соммита, и обнаружил там сержантов Фрэнкса и Баркера, которые в сомнениях совещались между собой. Коловорот с разными насадками лежал на расстеленной на полу газете.
— Босс сказал, что вы нам все объясните, сэр, — сказал Фрэнкс.
— Объясню, — сказал Аллейн. Он встал спиной к одной из раскрашенных дверей шкафа, украшенной богатой резьбой, оперся на нее руками и сгибал колени до тех пор, пока его голова не оказалась на одном уровне с подсолнухом, который окружил ее, словно стилизованный нимб. Он согнул ладонь в трубочку и через нее посмотрел на лежащее на кровати тело под простыней. Потом он перешел ко второй двери и проделал то же самое.
— Да, — сказал он, — это сработает. Вполне сработает.
Он открыл дверцы шкафа.
Гардероб был занят платьями, но их было не слишком много. Он разделил их и отодвинул вешалки к противоположным концам шкафа. Он осмотрел внутреннюю поверхность дверей, вышел и запер их на ключ. Потом он осмотрел насадки.
— Вот эта подойдет, — сказал он и дал ее вместе с коловоротом сержанту Фрэнксу. — Сверлите в середине, — сказал он, поставив палец в центр черной серединки подсолнуха. — И подстелите газету, чтобы не мусорить. Очень аккуратно. Нужно, чтобы на дереве не осталось трещин. Кто из вас плотник?
— Ох, черт, — сказал Фрэнкс Баркеру. — Может, ты попробуешь, Мерв?
— Нет уж, спасибо, — сказал Баркер, попятившись.
Они с беспокойством посмотрели на Аллейна.
— Что ж, — сказал он, — я, видимо, сам на это напросился. Если я сваляю дурака, то не смогу никого в этом винить. Давайте сюда, Фрэнкс. О боже, это одна из тех ужасных моделей, которые вырываются из рук, когда меньше всего этого ожидаешь. — Он нажал на рукоять, и рабочий конец бешено завертелся. — Что я вам говорил? Направляйте его, Фрэнкс, и держите его ровно. Точно по центру. Мы тут как будто бомбу обезвреживаем. Давайте.
— Он новый, сэр. Острый как иголка, и хорошо смазан.
— Отлично.
Он поднял коловорот и подвинул его к дверце. Фрэнкс направлял кончик сверла.
— Четко по центру, сэр, — сказал он.
— Тогда поехали, — сказал Аллейн.
Он осторожно нажал на рукоять.
— Как идет? — спросил он.
— Сверлит, сэр.
— Тогда продолжаем.
Аллейн стал крутить рукоятку. Тонкая струйка мелких опилок потекла по искусно сделанной резьбе на газету.
— Почти закончил, — вскоре сказал он, и через несколько секунд сопротивление исчезло, и он вынул инструмент из двери.
В черном центре подсолнуха теперь было почти незаметное черное отверстие диаметром с радужку глаза. Аллейн сдул остатки опилок с резных завитушек, покрутил в отверстии пальцем и отошел назад.
