Король поднял руку и слегка тряхнул головой.
— Извини. Конечно. — Он любезно подчинился указаниям. Раненый солдат, глядя на первые ряды с решимостью выжать все до последнего из своей роли, в которой только и было, что эта речь, заговорил, часто делая паузы и переводя дыхание.
Когда он закончил, Перегрин сказал:
— Дорогой мой, ты полон решимости не потерять сознание и не задыхаться. Ты не можешь с этим справиться, но ты стараешься изо всех сил. Ты продолжаешь говорить. Твой голос слабеет, но ты овладеваешь им. Тебе даже удается немного пошутить: «боятся так орлы воробушков и зайцев львы»
[91], и мы доходим до слов «Но раны просят помощи… Слабею»
[92]. Ты делаешь последнее усилие. Ты отдаешь честь. Твоя рука падает, и мы видим на ней кровь. Тебя уводят. Не делай так много, дорогой мой. Существуй! Я пройдусь с тобой по этой сцене позже. Продолжаем!
Король величественно вернулся на свое выигрышное место. Росс эффектно появился с вестью о поражении вероломного Кавдора. Король постановил казнить его и даровал новый титул Макбету. Перегрин сократил сцену до минимума. Он сделал несколько замечаний и снова перешел к ведьмам.
Теперь настал момент для первой ведьмы и длинной речи об уехавшем в Алеппо моряке. Потом танец. Согнутые ноги. Искаженные лица. Глаза. Языки. Работает, думал Перегрин. Барабаны и фанфары. Отступающие солдаты за кулисами. Очень зловеще. Входят Макбет и Банко. Ведьмы сбились в кучу на уровне пола и замерли.
Макбет был великолепен. Блистательный ликующий солдат: румяный, самоуверенный, сияющий от своих побед. Теперь он оказывается лицом к лицу с самим злом, и к нему обращаются по новому званию. Тайная мечта внезапно начинает существовать, нездоровое притворство становится осязаемой реальностью. Он написал своей жене и отправил письмо, чтобы оно пришло до его приезда.
Входит леди Макбет. Мэгги еще нащупывала способы играть свою роль, но сомнений по поводу ее намерений не было. Леди Макбет намеренно посмотрела в лицо фактам и сделала выбор, отвергла правильное и яростно приняла зло. Теперь она приготовилась к исполнению чудовищной задачи: довести мужа до крайней точки, прекрасно зная, что в их предыдущих разговорах не было ничего существенного, хотя его болезненно живое воображение придало им реальность ночного кошмара.
Пьеса полетела дальше: дух праздника, фанфары, слуги, суетящиеся с блюдами и бутылками, и все это время личность Макбета разрушалась. Великий вождь клана варваров, которому следовало всех затмить, совершал зловещие ошибки. Он не явился поприветствовать короля, его не было на месте и сейчас. Его жене пришлось покинуть пир, найти его, сказать ему, что король его зовет, и все это для того, чтобы услышать, что он не пойдет дальше и какие у него есть на то банальные причины.
Нельзя терять времени. В качестве последней атаки она изложила мужу (и публике) план — быстро, четко и настойчиво. Он загорелся, сказал, что «решился» и осудил себя на проклятие.
Из-за кулис появился Сейтон с клеймором. Он проводил их со сцены.
Слуга погасил огни, оставив лишь факел на стене у двери в покои короля. Пауза, во время которой воцарились тайные звуки ночи. Сверчок и сова. Внезапный треск бревна. Призрачная фигура, едва видная в правильно настроенном свете, появилась на верхнем уровне, вошла в покои короля, подождала там пару мгновений, и снова ускользнула в тень. Леди Макбет.
Внутренняя дверь на нижнем уровне открылась, и вошли Банко и Флинс; последовала изящная ночная сцена.
У Брюса Баррабелла был чудесный голос, которым он умел пользоваться и делал это естественно. Это был природный дар, сочетание голосовых связок и резонаторов, которые будоражили кровь слушателей. Он поднял глаза вверх, и стало понятно, что над головой у него — ночное небо, где бережливо все свечи погасили. Он ощущал нервное истощение глухих ночных часов и вздрогнул, когда появился Макбет, за которым следовала высокая тень Сейтона.
Он говорит, что ему приснился сон о трех сестрах. Макбет отвечает, что не думает о них, и затем, вопреки каждому нерву в теле слушателя, он предлагает Банко продолжить разговор о сестрах в любое время, когда тот пожелает. Разговор? О чем? Он с отвратительной неумелостью продолжает свою речь и говорит, что Банко «честь получит», а тот сразу же отвечает, что если эту честь не придется добывать потерей чести, то он «будет с ним», и они прощаются.
Перегрин подумал: Хорошо. Это было хорошо. А когда Банко и Флинс удалились, он тихонько похлопал в ладоши — но не настолько тихо, чтобы Банко его не услышал.
Теперь Макбет был один. Восхождение к убийству началось. Все выше и выше по ступеням, вслед за клинком, который, как он знал, был галлюцинацией. Звонит колокол. «Дункан, не слушай погребальный звон»
[93].
Дугал не совсем уверенно произносил свои реплики. Он начал говорить без текста, но чем дальше — тем больше суфлеру приходилось ему подсказывать, и в конце концов он, не уловив его слов, крикнул «Что?!», вспылил и начал сначала, держа текст в руках.
— Я не готов, — крикнул он Перегрину.
— Ничего. Успокойся и читай.
— Я не готов.
— Ладно, Дугал. Прочти конец своего монолога и не выходи из себя. Произнеси финальную реплику, и закончим.
— «В рай или ад тебя проводит он»
[94], — отрывисто проговорил Дугал и протопал через выход в декорациях наверху лестницы.
На сцене появилась леди Макбет.
Мэгги идеально знала текст. Она разрумянилась от вина, была напряжена, готовая начать по малейшему сигналу, но с железной волей по отношению к себе и к Макбету. Когда прозвучала реплика, сигнализировавшая его появление, он снова вошел в роль. Его возвращение на сцену прошло так, как надеялся Перегрин.
— Я дело сделал. Шума не слыхала?
— Я слышала, сыч выл, трещал сверчок. Не говорили вы?
— Когда?
— Теперь.
— Когда спускался?
— Да.
— Послушай, кто там спит, в комнате соседней?
— Дональбайн.
— Вид жалкий — это.
— Как вздорна мысль, что это жалкий вид
[95].
Она смотрит на него. Он стоит, забрызганный кровью, и говорит о спящих слугах. Она видит кинжалы двух слуг в его руках и приходит в ужас. Он отказывается нести их обратно. Она забирает у него кинжалы и поднимается наверх.
