Я понурила плечи.
– Или же он поможет мне объявить о банкротстве. Вряд ли эта статья заставит толпы продавцов устремиться ко мне.
Томас мягко улыбнулся. Это была улыбка Джека, но без той дерзинки, которая всегда обжигала мое сердце.
– Вы удивитесь, узнав, как люди реагируют на вещи. Бьюсь об заклад, покупатели будут без конца названивать вам в понедельник. Ведь вы риелтор с большой буквы.
– Во всяком случае, была им раньше, – сказала я, потирая живот, когда тот громко заурчал.
– Проголодались? – спросил Томас.
Я кивнула.
– Сегодня утром я не смогла запихнуть в себя ничего, кроме соленого печенья.
– А как вам яйца? Иногда беременные женщины не переносят даже мысли о них.
– Съела бы около дюжины прямо сейчас. Желательно с беконом, печеньем и подливкой. – Я наклонила голову. – Откуда у вас такие богатые знания о беременных женщинах?
– У меня три сестры и двенадцать племянников на троих. Я так много знаю о беременности и развитии ребенка, как будто сам был беременным.
Я рассмеялась, на миг забыв о злосчастной заметке, и с благодарностью посмотрела на него.
– Так где я могу купить яйца? – Он встал и подошел к моему стулу. – Я тут как раз собрался приготовить омлет, и моя квартира прямо на Бэй-стрит, если только вас не отпугнет мой холостяцкий беспорядок.
Я заколебалась, глядя на мой компьютер и блокнот.
– Но мне действительно нужно работать…
– Но вы голодны и едите за двоих.
– Вообще-то за троих.
Поняв, что я имею в виду, он сделал большие глаза.
– Вот это да! Поздравляю. – Судя по его лицу, его радость была искренней. По крайней мере, он не выбежал с криком из комнаты.
– Почему вы так добры ко мне? – спросила я, внезапно охваченная подозрением.
– Потому что вы мне нравитесь. Вы… другая.
– Странная? – спросила я, не зная, какой ответ я хотела бы услышать.
– Да. В хорошем смысле. И я хотел бы узнать вас ближе.
– Хотя я беременна?
Он усмехнулся.
– Что я могу сказать? Я люблю детей. Спросите моих племянниц и племянников, кто их любимый дядя. Так как насчет этих яиц?
В животе у меня вновь заурчало. Он отодвинул мой стул, и я встала.
– Только если вы не против готовить.
– Я люблю готовить. Моя мать и сестры позаботились о том, чтобы я знал, как это делается, чтобы в один прекрасный день какая-нибудь бедная женщина захотела выйти за меня замуж.
Я невольно улыбнулась, представив, как его сестры учат своего красавчика брата готовить – как будто для привлечения женщин ему понадобился этот навык. Положив руку мне на поясницу, Томас повел меня к двери моего кабинета, но затем остановился.
– Итак, вы и Джек…
– Мы не пара.
Казалось, что ему полегчало.
– Но… – Его взгляд переместился на мой живот.
– Да, он отец. И он хочет принимать самое активное участие в жизни своих детей.
Я представила, как Джек покупает минивэн, и была вынуждена подавить задумчивую улыбку.
– Но кроме этого, никаких обязательств нет.
Томас запрокинул голову.
– То есть он не предложил вам выйти за него замуж, когда узнал, что вы беременны?
Я вздохнула и прислонилась к двери.
– Он предложил. Но я ему отказала. Он сделал это лишь потому, что считал это правильным. Он не любит меня, я же не хотела, чтобы долг был единственной причиной, почему он женился на мне. Так что я сказала «нет».
Он пристально посмотрел на меня. Наверно, точно таким же взглядом он привык осматривать место преступления, чтобы убедиться, что не упустил ничего важного.
– Откуда вы знаете, что он вас не любит?
Моя улыбка дрогнула.
– Потому что, когда я сказала ему, что люблю его, он сказал только, что сожалеет.
– Понятно, – сказал он и посмотрел мне в глаза. – Вы все еще его любите?
«Да», – едва не крикнула я. Но увидев полное надежды лицо Томаса, поняла, что, если я серьезно собираюсь двигаться дальше, я не могу сказать ему правду.
– Не знаю, – сказал я вместо этого.
– Хорошо, – сказал он, открывая дверь, чтобы я вышла первой. – По крайней мере, у меня есть шанс.
Размышляя о шансах, я вышла из своего кабинета. Странно, почему его слова внезапно меня так опечалили?
Глава 12
Я шла по садовой дорожке дома моей матери на Легар-стрит мимо цветущих кустов мирта и самшита, душистых чайных деревьев, чей аромат порхал между листьями и цветами, как привидение.
Это был дом моей бабушки, единственное место, где в детстве я чувствовала себя по-настоящему дома. Бабушка Сара умерла, когда я была маленькой девочкой, но ее присутствие здесь было столь же ощутимо, как сырость, пропитывавшая город большую часть года. Бабушка однажды сказала мне, что, если я не буду играть на солнце, у меня будет хорошая кожа, так как высокая влажность не даст ей пересыхать. Я была почти рада, что сейчас она меня не видит. Или, по крайней мере, молчит по этому поводу.
– Это двойня, не так ли? – спросила мать еще до того, как я подошла к ней. Она сидела за кованым столом рядом с кормушкой для колибри, которую отец подарил ей на Рождество. Я вздохнула. От нее невозможно ничего скрыть. Как бы ни скучала я по ней в детстве, я также хорошо понимала: наличие матери-экстрасенса в подростковом возрасте может быть отнюдь не подарком.
Я сняла с плеча сумочку и поставила ее на один из стульев.
– Мы с Джеком устраиваем барбекю у меня дома в субботу с его родителями. Мы собирались сказать вам в самый последний момент. Можешь хотя бы сделать вид, что для вас это сюрприз?
– Постараюсь, – с улыбкой ответила она. Я села и заметила на земле небольшую картонную коробку, скрепленную полосками старой малярной ленты. – Что это?
– Твои детские вещи.
Я уставилась на коробку. Мне с трудом верилось в ее существование. Мать исчезла из моей жизни, когда мне было шесть лет, и моя кочевая жизнь с отцом-военнослужащим означала, что мы путешествовали налегке, что оставляло мало места для чего-то столь сентиментального, как детская одежда.
– Где ты ее нашла? – спросила я.
– Где бы я ни жила, я держала коробку в шкафу, чтобы она всегда была под рукой. На тот случай, если тебе понадобятся доказательства того, что я тебя не забыла.
Я моргнула, надеясь, что если что-то и щиплет мои глаза, то только не слезы.
– А почему именно сейчас?
