Я посмотрела на ее вьющиеся волосы и пластиковые заколки, ее яркое платье и «биркенстоки» и решила, что, вероятно, она права. Гул голосов начался, как только мы прошли в стеклянную дверь. Софи показала наши билеты и, схватив меня за руку, быстро потащила через выставку текстильных изделий, где меня окружил лепет женских голосов, как если бы они шили лоскутное одеяло, а затем мимо выставки ополчения Гражданской войны. Я не почувствовала здесь ни запаха пороха, ни запаха крови, зато услышала мужские голоса, которые перекликались с женскими. Но я не увидела ни одного призрака.
Куда страшнее было слышать, как они окружают меня, чувствовать ледяной воздух, но не видеть глаз, что впивались в меня, как пули, ищущие свою цель. В конце концов мы оказались в одном из больших выставочных залов, где были выставлены постоянные экспозиции, посвященные истории Чарльстона. Софи провела меня мимо коллекции эджфилдской керамики с ее непропорционально огромными ртами и глазами и остановилась перед широкой застекленной витриной.
– Это она? – спросила Софи.
Ей не нужно было указывать на вещь, которую мы пришли посмотреть. За стеклом стояла пустая колыбель из черного ясеня с витыми шпинделями и полозьями в форме цапли, и как будто покачивалась. Или это со мной играет в игры воображение?
– Да, – прошептала я. В моем ухе громко, заглушая все остальные звуки, прозвучал женский голос: «Мое».
Я отступила, но Софи крепко держала мою руку.
– С тобой все в порядке?
Я не ответила. Мой взгляд переместился с колыбели на табличку с ней рядом. «Колыбель семьи Вандерхорст». Ниже шрифтом помельче было написано: «Подарено в 1922 году Л. Вандерхорст». В следующий миг что-то вцепилось мне в шею. Я вырвалась из рук Софи и бросилась к выходу.
Она догнала меня на улице, где я, упершись ладонями в колени, пыталась отдышаться на тротуаре.
– Что случилось?
Я покачала головой.
– Там была эта женщина – призрак из моего дома, которая все время повторяет слово «мое». С колыбелью. Она поцарапала меня.
Я подняла волосы, где от соленого пота зудела моя кожа.
– Мелани, извини, что я привела тебя. Я не знала…
– Я тоже. Но я рада, что пришла. Потому что эта женщина действительно начинает меня бесить. Может, она на что-то и обижена, ей пора уйти. – Я выпрямилась. Мой гнев подпитывал мое негодование, и я вновь, пусть совсем чуть-чуть, ощутила себя прежней.
Уголки ее рта приподнялись в легкой улыбке.
– И это хорошо, правда?
– Может быть. Мне просто нужно выяснить, кто она такая, чтобы отправить ее туда, где ей место. – Я на миг умолкла, переводя дыхание, а мой мозг начал медленно приходить в движение.
– Знаешь, Мелани, это может быть ответом на все твои текущие проблемы.
Я хмуро посмотрела на нее.
– Что ты имеешь в виду?
– Постарайся понять, чего тебе хочется, и затем идти к этому. Ты никогда не достигнешь того, чего хочешь, пока не признаешься себе, что это такое.
Все еще ощущая от слов Софи обиду, я прижала к затылку чистую салфетку.
– Я доеду на велорикше, – сказала я. – Если хочешь, могу подвезти тебя к твоему велосипеду.
– Нет, спасибо, – сказала она. – Думаю, тебе лучше побыть одной. Я позвоню тебе позже. – Она нашла в рюкзаке мои шпильки, и мы поменялись туфлями.
Затем, махнув рукой, она повернулась и пошла обратно по Митинг-стрит. Я наняла велорикшу, ожидавшего возле музея, и, пока он, крутя педали, вез меня обратно на Брод-стрит, сидела молча, а слова бабушки звучали в моей голове: «Чем раньше ты решишь, что тебе нужно, тем лучше. И тогда будь готова сражаться за это». Когда я впервые их услышала, я подумала, что самым сложным будет сражение. Увы, я быстро поняла, что это не так.
Глава 17
К середине октября я была ничуть не ближе к ответам, которые искала. Казалось, весь мир сочувственно тянет резину: запрос на эксгумацию прочно увяз в бумажной канители, окончательные результаты анализа ДНК останков еще не были получены, а личность моей мучительницы и плачущего ребенка оставались такой же загадкой, как и прежде.
Даже регулярные скандальные газетные статейки про дом Вандерхорстов и «незаконных владельцев» временно прекратились. Автор переключила свое внимание на другие уважаемые чарльстонские семьи и их дома, правда, с куда более пристойной историей. Я представила, как репортер Сьюзи Дорф, словно аллигатор на дне ручья, залегла и ждет, пока ей подбросят очередной лакомый кусочек, чтобы она могла написать свой следующий материал.
Нола осталась со мной, несмотря на все попытки Джека заставить ее пересмотреть свое решение. Со своей стороны я обнаружила, что мне приятно присутствие в доме живого, дышащего человека – вернее, обычно троих, так как Олстон и Купер Равенель были частыми гостями. Нола часто видела Джека, но, верный своему слову, он избегал навещать ее, когда я была дома. Тем не менее я показала ему примерно сто тридцать домов по всему Чарльстону и брала с собой, когда посещала врача. Джек был вежлив и заботлив, но держался отстраненно. Как я и просила.
От Нолы я узнала, что он хорошо продвинулся в работе над книгой об убийствах Маниго и даже нашел нового литературного агента, который очень надеялся, что у Джека скоро будет контракт. Я сказала себе, что это объясняет, почему мысли Джека как будто были заняты чем-то еще, когда он бывал со мной. Я на всякий случай спросила Нолу, и она подтвердила, что новой женщины в его жизни не было. Впрочем, какая разница?
С наступлением второго триместра тошнота утихла, как и – хотя не все – кожные проблемы. Мои волосы впервые в жизни стали густыми и блестящими, а мой аппетит вернулся с удвоенной силой. Вместе с Амелией и моей матерью я начала заниматься спортивной ходьбой, но даже эти энергичные прогулки были бессильны дать отпор пугающему весу, который я набирала на глазах. Я начала воспринимать встречи с доктором Уайз как вызовы в кабинет школьного директора.
Инерция ранних сроков беременности тоже, похоже, осталась в прошлом. Я вошла в режим готовящейся к гнездованию мамаши. Как будто мое подсознание признало мою прежнюю решимость выяснить, чего же я хочу, а борьба за это застопорилась из-за всех пресловутых кирпичных стен, о которые я продолжала биться головой.
Мне срочно требовалось найти что-то новое, разработать стратегию, упорядочить и внести в электронную таблицу. По крайней мере, это было бы какое-никакое занятие, ведь до сих пор я так и не смогла продвинуться вперед ни в каком аспекте моей жизни.
Я толкнула входную дверь. Над верандой тотчас пролетели звуки пианино. Я тихонько вошла, поставила в вестибюле сумки с покупками – трофеи нашей совместной охоты с Амелией и моей матерью за аксессуарами для детской, – сбросила с опухших ног туфли и на цыпочках прошла через холл к музыкальной комнате.
Я слышала обрывок мелодии раньше, но эта версия была богаче, со звучными аккордами и подробным текстом. Я замерла у двери, слушая Нолу; ее голос и музыка быстро сняли накопившееся за день напряжение. Внезапно она перестала играть и сердито хлопнула руками по клавиатуре. Я невольно вздрогнула.
