Нарлинская подошла к двери квартиры, настроение было хорошее, ее опять сегодня зрители встречали на «ура», хотя она уже начинала пресыщаться этим. Еве уже было мало, чтобы ей рукоплескали и выносили на сцену цветы, Еве уже хотелось, чтобы ее носили на руках. Возможно, очень многим актрисам хочется этого, но не у всех получается подобное.
За спиной все громче раздавалось шипение завистников, а иногда откровенно оглушительные восклицания: «Бездарность. Подстилка». Все труднее было делать вид, что она ничего не слышала. И тогда Ева утихомиривала себя мыслями, что «подстилкой» тоже непросто быть, к этому тоже надо иметь талант. Она очень сомневалась, что каждая из тех, которая в спину ей произносила похожие слова, сама отказалась бы от такой роли. Но не каждой это предлагают и не всякой это удается.
Как бы ей хотелось, забить кляпами рты тем, кто шипел ей в спину, но таких было много и всем рты не заткнешь, потому она играла свою роль не только на сцене, но и за кулисами.
Она не хотела верить Дорчакову, что в столице не смогла бы пробиться. Это три-четыре года назад она была «славной золушкой», как он ее тогда называл, но теперь она сумела бы подобрать ключики к любому главному режиссеру и другим влиятельным личностям. Таким даром актриса тоже должна обладать. И такой талант, Ева верила в это, у нее был.
Бросить бы сейчас всю эту периферию и помчаться в столицу, выбрать театр, чтобы главным режиссером непременно был мужчина, и войти туда милой девушкой, а потом разворошить сложившийся порядок и развернуться во всю мощь своего истинного предназначения.
Погруженная в свои мысли, Ева вставила ключ в замок. У нее была новая квартира, которая появилась не так давно благодаря ее таланту быть изумительной любовницей, которую при расставании щедро одаривают и потом помнят о ней очень долго. Ева открыла дверь. Но не успела переступить через порог, как в спину сильно подтолкнули мужские руки, и она услыхала дыхание над самым ухом.
Нарлинская резко обернулась, перед нею был тот парень с улицы, который предлагал пройти в белую машину. Он дыхнул ей в лицо запахом табака:
— Тихо, кукла, к тебе разговор имеется!
Ева возмутилась, отступая в глубину квартиры, потянулась рукой к выключателю:
— Кто ты такой, черт побери?
Парень, опережая ее, щелкнул выключателем:
— Одна живешь? Никого больше нет? — спросил, оглядывая освещенную прихожую.
Девушка снова хотела громко возмутиться, но в это время увидала на пороге другого человека, и слова застряли у нее в горле. Она проглотила слюну вместе с невысказанными словами, и даже не заметила, как парень пробежал по комнатам, проверяя, нет ли еще кого-нибудь в квартире.
В дверях стоял Рисемский, отец Романа. Нарлинская часто моргала, смотрела на него с внутренним страхом, наконец, едва пошевелила губами:
— Ты? Что тебе надо?
Парень доложил Рисемскому, что в квартире пусто и выскользнул за порог.
Ева постепенно пришла в себя и вновь, уже другим тоном, который обрел более твердое звучание, повторила вопрос:
— Зачем ты здесь? У тебя другая машина? Ты всегда ездил на черной.
Его взгляд властно охватил всю ее фигуру, как будто опутал с ног до головы паутиной:
— Где Роман? — спросил, пропустив мимо ушей ее слова.
Ева отступила на шаг, стараясь разорвать эту паутину, но она удерживала ее, сдавливала со всех сторон своими нитями, парализовала:
— Почему ты меня об этом спрашиваешь? — тихо спросила девушка вдруг осипшим голосом.
Олег расставил ноги, не отрывая от нее глаз, второй раз хлестко стеганул тем же вопросом:
— Повторяю! Где Роман?
Нарлинская сжималась под его взглядом, словно еще больше запутывалась в паутине. Испуганно выставила вперед маленькую ладонь, как бы защищаясь, пролепетала:
— Я давно не видела его.
— Врешь! — решительно и холодно отрубил Рисемский. Шагнул вперед и захлопнул за собой дверь. — Что тебе от него надо?
Ее ладонь уперлась Олегу в грудь, хотя это была довольно слабая защита.
Он легко отвел ее руку от своей груди, сдавил так, что Ева вскрикнула от боли.
— Я тебя предупреждал, никогда не ври мне! — сказал он. — Это ты наняла Блямбу и Кума? Зачем ты это сделала?
— Кто это? — спросила она после того, как он отпустил ее руку. Ева старалась убедить Рисемского, что не понимает, о ком тот говорит.
Но его слова, как тяжелые чугунные болванки придавили ее:
— Я придушу тебя прямо здесь, если еще услышу твое вранье!
Девушка, пытаясь остановить дрожь в теле, попробовала перестать мямлить и начала защищаться более агрессивно, выкрикнув фистулой:
— Ты сошел с ума! Никого я не нанимала! И не знаю, где Роман! Он непредсказуем, от него можно ждать, чего угодно! Он такой же, как его отец! Он весь в тебя!
Олег тряханул ее за плечи так, что ее голова замоталась из стороны в сторону:
— Впредь не смей к нему приближаться! Иначе для тебя это плохо закончится! Я раздавлю тебя, как букашку!
Голос Нарлинской задрожал, и эту дрожь вызывал не страх, а упрямство, злость и непокорство. Она глянула прямо в яростные глаза Олегу:
— Я люблю его!
Тот в ответ взорвался, схватил ее за горло и сдавил, отчего она засипела, и глаза вылезли из орбит. Но он не слышал ее сипа, он сам дико хрипел:
— Ты поняла меня? — спрашивал он, исказив лицо. — Ты поняла, что я тебе сказал? Не смей, не смей! Я вырву твою глотку за Романа! Забудь о нем! — он отпустил ее горло, оттолкнул от себя, с удовлетворением наблюдая, как она ошалело хватала ртом воздух.
Его пальцы Еве показались железными обручами, которые в одно мгновение перехватили не только ее горло, но всю ее жизнь, перед глазами пролетело многое из того, что было у нее связано с этим человеком, и о чем знали только они двое.
Нарлинская разумела, как сильно он должен ее ненавидеть и он, уверена была, ненавидел ее по-настоящему. Это была ненависть, связанная с прошлой любовью. Ева когда-то была его любовницей, он любил ее страстно. Но она обманула его, бросила, ничего не объясняя, скрылась.
Это происходило в самом начале ее взлета. Ей было необходимо бросить его. Он тогда уже сильно мешал ей. Не хотел, чтобы она занималась актерским мастерством. Смеялся над этим. Однако после того как она покинула его, он не искал ее. Хотя Ева не сомневалась, что он затаил в себе зло.
Когда Ева стала звездой губернского масштаба, вдруг ниоткуда возник молодой человек, ее обожатель, Роман, который оказался сыном Рисемского. Она поздно узнала об этом.
И вот тогда, первый раз после их разрыва, Олег вновь возник перед нею, потребовал, чтобы она немедленно прекратила все контакты с Романом. Но это было уже не так просто сделать, хотя понимала, что должна выполнить требование Рисемского. А теперь отец Романа снова появился с прежним своим требованием.
