— Ты сегодня что-то очень зла на него, Евгения, — сказала Ольга.
Опять глянув в зеркало, Думилёва убрала с лица раздражение, наметила небольшую усмешку в прищурах глаз, ответила:
— Я всегда на него зла! И всегда, всегда о нем говорю одинаково. Только иногда просто недоговариваю. Ладно, черт с ним! Оставим этого дурака в покое! — по губам поплыла улыбка. — Ты сегодня бесподобна! Тебе к лицу эта блузка. У тебя прекрасные формы, Ольга! — приблизилась, прошлась рукой по ее животу и талии. — Ты красивая. Куда мне до тебя!
Ольга стушевалась, будто ощутила мужской интерес к себе:
— Не преувеличивай, Евгения, все как обычно, как всегда.
Думилёва причмокнула. Ольга вызывала в ней сильное чувство, какого уже не вызывала Ева. Если Ольга сегодня превосходна, как всегда, это значило, что она всегда великолепна. Повысила голос:
— Не спорь со мной! Я знаю, что говорю!
Конфуз продолжался, и чтобы выйти из неловкого состояния, Ольга перевела взгляд на девочку, которая прижималась к Думилёвой:
— А это кто с тобой, Евгения? — спросила.
— Это мое протеже! — погладила она девочку по голове, потом легонько потрепала за ушко. — Очень толковая малышка.
— Неужели твоя дочь? — машинально задала вопрос Ольга, и только потом вспомнила, что у Думилёвой нет детей, но вопрос уже сорвался с губ, и она слегка покраснела.
Заботливо прижав к себе девочку, посмотрев на нее сверху, Евгения проговорила:
— Твоя лесть, как ни странно, приятна.
Свою оплошность надо было как-то затушевать другими словами, но Ольга не успела открыть рот, чтобы произнести их, как Евгения, вновь покосившись на зеркало, остановила ее:
— Забудь! Мы с тобой по этому вопросу в одной весовой категории! Обе бездетные! А значит, у нас все еще впереди! Согласись, что это большое преимущество перед теми, кто уже имеет детей!
От пристального неженского взгляда Думилёвой щеки Ольги тронуло румянцем, он пополз по шее и груди.
Не отводя от нее глаз, Евгения заметила:
— Тебе румянец к лицу, он как украшение, — перевела взор на девочку. — Она дочь моей соседки. Я бы хотела, чтобы ты занялась обучением ее музыке. Я все оплачу, хотя понимаю, деньги для тебя не имеют большой значимости, думаю, Глеб не допускает, чтобы ты считала копейки. Но, тем не менее, всякий труд должен вознаграждаться, сколько бы у человека не было денег. Я надеюсь, ты с этим согласна! — твердо выдала она.
Просьба была предельно понятной, и все же Ольга спросила:
— Как ты себе это представляешь?
— Очень просто. Проще пареной репы. Не думай, я не веду разговор о музыкальной школе. Нет. Зачем травмировать ребенка всякими прослушиваниями, поступлением в школу и другой ненужностью? Мы же не собираемся готовить ее в консерваторию. Нет. Просто для себя. Для общего образования. Поэтому прошу обучить ее музыкальной культуре и игре на музыкальном инструменте вне стен этой школы. На дому. Девочке в жизни это не помешает.
— Но я не занимаюсь этим на дому, — возразила Ольга.
— Вот я и прошу. Займись. Я все оплачу с лихвой. Не отказывай! Мне нельзя отказывать. Я могу обидеться, — то ли шутя, то ли серьезно сказала Думилёва.
— А сама девочка хочет учиться музыке? — спросила Ольга, подходя к пианино. — У нее есть музыкальный слух? — открыла крышку.
— Просто отменный, — не сомневаясь ни на секунду, решительно подтвердила Евгения.
Ольга предложила ей стул, но она отказалась от него. Посадив девочку на стульчик перед пианино, Ольга взяла несколько нот и попросила повторить голосом. Та легко повторила. Ольга дала еще несколько упражнений и была удовлетворена хорошими данными у девочки:
— Я все-таки посоветовала бы отдать ее в музыкальную школу. Все же это образование. А на дому она аттестата не получит.
Но Евгения бескомпромиссно отрицательно покрутила головой:
— Здесь не тот случай, Ольга. Я не собираюсь обсуждать его. Моя просьба не из воздуха возникла. Поверь на слово. И поверь, тебе никаких забот не прибавится, кроме обучения еще одного ребенка. У меня дома имеется прекрасное пианино, совсем не такое потрепанное, как вот это. Ты будешь заниматься с девочкой в моей квартире. Никто не помешает. Никаких посторонних. Полная свобода.
— Но ведь это будет стеснять тебя, — сказала Ольга. — Создавать для тебя лишние неудобства. Когда-то это надоест тебе.
— Все это глупости! Не забивай ими голову! — отмахнулась Евгения.
— В конце концов, — сделала паузу Ольга и уступила, — уж если ты хочешь брать частные уроки музыки для этой девочки, то у меня дома тоже есть пианино, и я могла бы заниматься с нею у себя. Только тогда кто-то должен привозить и увозить ее.
На что Думилёва снова покрутила головой:
— Это неприемлемо. К сожалению, девочку некому возить через весь город туда и обратно. Родители небогаты, машины нет, днем работают, а девочка еще мала, чтобы самостоятельно ездить в автобусах. Но ко мне ты могла бы на своей машине заезжать после работы, — она смотрела вопросительно, ждала положительного ответа.
Поймав себя на мысли, что ее тревожил мужской взгляд Евгении, он как будто раздевает ее, Ольга произнесла, пожимая плечами:
— Просто не знаю, просто не знаю.
И тогда Думилёва огорошила, подобно тому, как это сделал Дорчаков некоторое время назад, предложила:
— Чтобы ты быстрее решилась, я сегодня же заеду за тобой после работы. Поедешь за мной на своей машине. Впрочем, я могу сама подвезти тебя, а потом отвезти назад. У тебя есть выбор. Во-первых, я покажу тебе, где я живу, а во-вторых, ты поглядишь, как я живу. Через какое время ты заканчиваешь?
Как и Дорчакову Ольга ответила Евгении машинально, растерянно и неуверенно. Думилёва задержала улыбку у себя в морщинках между бровями:
— Вот и отлично.
Вспомнив, что Дорчаков также обещал подъехать после ее работы, чтобы показать свой театр изнутри, Ольга сказала об этом Евгении.
Та недобро сжала губы, прошлась по классу к окну и обратно, улыбка с лица исчезла:
— Ах, шаромыжник, что удумал! Экскурсоводом решил поработать. И откуда столько способностей у одного дурака! Может, мне взять да перевести его в экскурсионную фирму экскурсоводом? Пусть обслуживает туристов. Надо подумать! А театр, Ольга, мы с тобой без него изнутри посмотрим, в любое время, когда у тебя появится желание.
— А нас с тобой пустят одних бродить по его закоулкам? — простодушно поинтересовалась Ольга.
Думилёва засмеялась громким грубым мужским смехом. Ольга первый раз слышала, как та смеется.
— Ты наивная простота, — прекратив смеяться, проговорила Евгения. — Нас с тобой не просто пустят, а еще на руках везде пронесут. Если бы не я, а вернее, не мои деньги, этот театр давно бы в трубу вылетел. Твой Антон лакает мое молочко из моего блюдечка моей ложечкой.
