— Но почему я, мадам? — икнул Дорчаков, как от испуга, хотя ничего страшного она не произнесла.
— Да потому что она твоя актриса, дурак, и потому что твой театр пострадал от действий Корозова! Зрители пострадали, дурак! А зрители — это твой хлеб! Не будет зрителя, голод у тебя наступит. Да что я тебе объясняю, дураку? Ты и сам все понимаешь! — раздражение исказило ее губы.
И только стоило ей замолчать на секунду, как тут же вставил свое слово Ватюшков:
— Подожди, Евгения, ведь в ментовке Ева отрицала, что Корозов похищал ее. Мы так решили, на том она и стояла.
Она метнула недовольный взгляд на выпятившего грудь Андрея:
— Какого черта ты суешься в разговор, дурак, когда тебя никто не спрашивает?! — и растолковала. — Я не в полицию отправляю Антошку! Без свидетелей поговорит с Корозовым. — И объяснила Дорчакову, что и как должен тот узнать.
Слушая молча, тот лишь иногда кивал.
Зато приливы ярости испытывал Андрей. Ох, как он обиделся на Евгению. Впрочем, не первый и не последний раз. Он-то был уверен, да и Ева не сомневалась, что Евгения, как обычно, даст задание Живоглоту, чтобы тот немедля наказал Корозова за вопиющую вольность в отношении Нарлинской. И внутренне Андрей был готов к подобному развитию событий. Ему жутко хотелось посмотреть в умирающие глаза Глебу и сделать в голову контрольный выстрел, хотя давно уже сам не брал в руки оружия. Но за Еву лоб Корозова продырявил бы лично с превеликим удовольствием. Однако Думилёва отказала ему в этом.
Выйдя из квартиры Евгении, сразу позвонил Еве. В душе появилось плохое предчувствие после решения Думилёвой.
Лифт не стал ждать. Затопал подошвами обуви по ступеням лестничных маршей. Подъезд был хорошо знаком ему. Он помнил здесь каждую выщерблину на стенах, каждую выбоину на ступенях. Но сейчас они почему-то стали пялиться в глаза, будто увеличились втрое.
Много по телефону не говорил. Знал, что Ева находится в театре, в своей гримерной комнате перед зеркалом и готовилась к спектаклю, только сказал:
— Моя красавица, после спектакля сразу ко мне, есть новости.
Поздним вечером, в преддверии ночи, охрана Ватюшкова привезла Нарлинскую к нему.
Сияющей и безукоризненно красивой, она вошла в дверь. Андрей невольно залюбовался ею. Какое чудо, какое чудо эта девушка! Как можно смотреть в сторону Ольги, когда есть Ева? Нет! Евгения и Антон просто сошли с ума!
Не спрашивая ни о чем, Ева быстро разделась, сбегала под душ и прыгнула ему на руки. Он глазом не успел моргнуть и раскрыть рот, чтобы начать разговор, для которого пригласил ее, как она закрыла его своим поцелуем.
Знала, что делала. Андрей подхватил ее и понес в постель. На ложе с нею он становился мягким, как хлебный мякиш и разговорчивым, как радиоприемник. В постели она вытягивала из него все, что ей хотелось.
После первых ее прикосновений Ватюшков расплылся от удовольствия. А потом, насытившись телом красавицы, доведя себя до изнеможения, рассказал о беседе с Думилёвой. По разочарованному возгласу Евы уяснил, что она огорчена известием. Ее возмутило, что Евгения запретила Андрею убивать Корозова.
Его широкая ладонь гладила живот и ноги девушки, отчего та после услышанной новости не только не испытывала удовлетворения, но, напротив, ощущала дискомфорт. Хрипловатый голос Андрея, жужжавший у нее возле уха словами восторга и восхищения, действовал на нервы. Она морщила лицо.
Чмокнув ее в висок, сказал:
— У Евгении свои причуды, моя красавица.
Ева свернулась в комок, погрустнела, покачала головой:
— Это не причуды, Андрей, это капкан для меня!
Удивленно отстранившись, Ватюшков не догадывался, что имела в виду Нарлинская:
— Глупости, моя красавица! Где ты увидела капкан? Это Корозов понаставил себе капканов, ему крышка теперь. Хочет или не хочет мадам, я все равно пришью его!
— Жаль, что ты не сделал этого до сих пор, — с сожалением сказала она. — Жаль, что все так получается.
— Все образуется, моя красавица. — Андрей опять погладил ее вздрагивающее тело.
Вдруг напрягшись, Ева обхватила Ватюшкова обеими руками и жадно прижала к себе, и до утра не давала ни минуты для отдыха, как будто наслаждалась последний раз в жизни. Он исходил потом и хрюканьем, старался удовлетворить ее желания.
Через день после встречи с Евгенией, Дорчаков, не договариваясь заранее, приехал в офис к Корозову. Он точно знал, что тот находился на месте.
Ставку на неожиданность делала Думилёва. Надеялась, что неожиданность позволит Антону удержать инициативу в своих руках, хотя опасалась, что для этого у того может не хватить духу. Но, тем не менее, все-таки избрала именно такой ход.
Впрочем, Глеб не был озадачен появлением Антона. Воспринял это, как разведку со стороны друзей Евы. И почувствовал удовлетворение: зашевелился клубок, заволновался. Ладно, надо послушать и самому надавить. Может, что-то прояснится по Ольге. Рано или поздно такая встреча должна была состояться. Пока Аристарх раскрутит свое колесо, ему, возможно, станет что-нибудь уже известно.
Он поднялся из кресла навстречу Дорчакову. Сошлись в центре кабинета и протянули друг другу руки. Затем мягкая рука Антона быстро выскользнула из ладони Глеба.
Хозяин кабинета был в строгом костюме с галстуком, Антон в рубашке, с торчащим кончиком платка в нагрудном кармане, без косынки на шее. Кожа не блистала молодостью, хотя и не раскрывала возраст Антона.
С любопытством окинув кабинет Корозова, Антон выражением лица показал, что разочарован.
Во-первых, кабинет Глеба был меньше, чем у Антона, мебель современная офисная, с применением пластика и других заменителей дерева. Такую можно заказать и прикупить в любом мебельном центре. Не то, что у него в кабинете. Чистое дерево с резными элементами, в основном ручной работы. Изготовлена не на современных предприятиях, где все поставлено на поток, а лет сто-сто пятьдесят назад.
А во-вторых, куда не кинь глаз в кабинете Дорчакова, везде изящная красота радует глаз. А у Глеба что? Пустоты больше, чем мебели. Стол, стулья, кресла да шкафы. Ну, правда, еще картины. А все остальное — пол да стены. Слишком по-деловому. Никакого изящества и домашнего уюта. Скукота, скукотища.
Справедливости ради, картины на стенах подобраны со вкусом. Масло. Рамы впечатляют. Однако, по большому счету, это современные художники, живущие где-нибудь в соседнем дворе или соседнем городе. Красиво, но не высокое искусство. Хотя, чего греха таить, в его кабинете тоже нет великих мастеров прошлого. Было бы глупо, если бы их картины там висели.
Мягко ступая по полу, как будто крадучись, прошагал к стулу, на который указал Глеб, проговорил:
— Так-так, хорошо быть гостем, когда тебя не ждут. Особенно у крупного владельца магазинов.
— До крупного владельца я еще не дорос, — усмехнулся Глеб, — я — простой смертный, но что у меня есть, то — мое!
