– С твоего видео все и началось, – возразил Миллер. – Чем бы это все ни было.
– Все – это признание, которого ты заслуживаешь.
Я поймала его взгляд и утонула в нем, весь остальной мир исчез… пока не послышалось громкое всхлипывание. Я очнулась и увидела, что остальные смотрят на нас, а Холден делает вид, будто промокает глаза.
– Заткнись, – бросил Миллер, – или в следующий раз сыграю что-нибудь из Nickelback.
Все застонали, и настроение улучшилось. Миллер играл самые разные песни, но ни одна из них не была его собственной. Напряжение развеял океанский бриз, и воздух наполнился голосом Миллера.
Ночь все сильнее вступала в свои права, было выпито много пива, и все пересели с лежаков на песок, чтобы укрыться одеялами. Шайло поежилась, и Ронан стащил с себя джинсовую куртку с воротником из искусственной овечьей шерсти. Он молча снял одеяло с ее плеч, накинул на нее куртку, а затем снова подоткнул одеяло и уселся рядом.
– Спасибо, – неохотно поблагодарила она. Мягко. Я заметила, что между ними установилось что-то вроде перемирия. К тому времени, как Миллер закончил свою песню, Шайло уже прижималась щекой к руке Ронана.
Во мне боролись радость и грусть. Радость за Шайло и грусть от того, как сильно я от всех отдалилась за последние несколько месяцев. Я отступила в сторону, чтобы залечить раненое сердце, и так много пропустила.
– Уже поздно, – произнес Миллер, собираясь убрать гитару.
Все хором запротестовали.
– Ну еще одну, добрый сэр, – устало произнес Холден, и в его голосе прозвучала такая печаль, что мне тоже захотелось обнять его. – Еще одну, чтобы завершить эту ночь.
Миллер кивнул, снова положил гитару на колени и бросил на меня взгляд, который я не смогла расшифровать. Затем он начал тихонько напевать песню Билли Айлиш «When the party’s over». Он спел несколько первых строк а капелла, и только во время припева начал подыгрывать себе на гитаре.
Мы вчетвером зачарованно слушали, как мужественный голос Миллера превращает тихую песню в нечто более надрывное. Мощное в своей болезненной тоске.
– Я причиню тебе боль, только если ты позволишь, – пел он рядом со мной, и слова проникали мне в душу. В самое сердце. – Зови меня другом, но будь со мной рядом…
Я закрыла глаза, зарываясь поглубже в одеяло, собственные ошибки… а голос Миллера продолжал меня убаюкивать.
Я проснулась с первыми лучами выглянувшего из-за горизонта солнца и слепо поморгала. Остатки сна наконец рассеялись, и я увидела синее одеяло, белую футболку, гладкую кожу с тенью щетины на подбородке…
У меня вырвался тихий вздох. Я лежала в тесных объятиях Миллера, под одним одеялом. Он крепко прижимал меня к себе, а моя голова идеально покоилась у него под подбородком. Наши обтянутые джинсами ноги переплелись, словно виноградные лозы, я ощущала, как мерно поднималась и опускалась его грудь.
Не шевелясь, я огляделась. Костер тлел.
Пляж казался пустынным. Мы были одни.
Нужно сесть. Отодвинуться, забрать вещи и уйти. Но тело переполняла удовлетворенная тяжесть. Настоящее удовольствие. Беспокойные ночи последних месяцев отступили, я не могла и не хотела шевелиться.
Еще немного…
Я позволила себе закрыть глаза и задремать.
Когда снова очнулась, то все равно будто находилась в каком-то пограничном состоянии полудремы. Миллер крепче прижал меня к себе и уткнулся носом мне в волосы, вдыхая аромат. Его губы коснулись моего лба. Легкий как перышко поцелуй. Я слегка приподняла подбородок и мазнула губами по его шее. Не до конца проснувшись, не раздумывая, я оставила легкий поцелуй, пробуя кончиком языка солоноватую кожу.
Миллер снова заерзал, и я почувствовала прижимающуюся к паху эрекцию. Он гладил меня по спине, зарывался пальцами в волосы, чувствительно цепляясь за них. Я приоткрыла губы, нежно всасывая его кожу, прикусывая, а затем успокаивая место укуса языком.
Миллер сжал волосы в кулак, оттягивая мою голову назад. Теперь я прокладывала дорожку из поцелуев выше, по подбородку, царапая нежные губы о щетину, пока не добралась до его рта. Миллер с рыком перевернул меня на спину и навалился сверху всем своим весом, его пах вдавился между моих ног в потребности проникнуть сквозь джинсы, как и его язык страстно желал проникнуть в мой рот.
Я позволяла ему. Охотно. Встречала его поцелуй сплетением языков. Господи, поцелуй с Миллером… особенный, как он сам. Жесткий, всепоглощающий, но в то же время удивительно заботливый. Острые зубы и мягкие губы. Грубая щетина вокруг нежного рта. Тихий шепот проклятий.
Миллер приподнялся на локте и вцепился мне в волосы, так восхитительно доминируя в нашем поцелуе. Второй рукой он провел по моему телу, обвел грудь, зная, что еще никто так меня не трогал.
Я хотела его ласки. Еще ничего и никогда так сильно не хотела.
Я взяла его за руку и направила под свою толстовку, под футболку, чтобы он мог накрыть ладонью мою грудь. Он будто знакомился с ней, ласкал, взвешивал на ладони. Мои тихие стоны и вздохи подстегивали, и он залез под лифчик, где нащупал сосок, твердый, изнывающий от желания. Он кружил вокруг и щипал его, пока я стонала у его губ, гладила широкую спину, зарывалась пальцами в густые волосы.
Наши бедра вжимались друг в друга. Я приветственно приподняла попку и обхватила ногами его талию. Между нами так много одежды; джинсовая ткань врезалась в кожу до сладкой боли, его твердая эрекция разжигала между ног костер.
– Миллер…
Имя слетело с моих губ между поцелуями. Мы сбежали от реальности. Потому что в тот момент он был для меня целой вселенной. Никого, кроме него… А потом он исчез.
Его заменил холодный воздух, когда Миллер оторвался от меня с резким вскриком и мерзким проклятием. Я чувствовала себя так, словно меня жестоко разбудили от сладчайшего сна. Я медленно села, Миллер рядом. Он схватил горсть песка и швырнул ее в тлеющие угли, затем вскочил на ноги.
– Черт, – простонал он, обеими руками обхватив голову. – Черт!
Я пригладила помятую одежду и покрепче стянула на груди одеяло. Сожаление, раскаяние, чувство вины… Все хлынуло разом, погасив зародившийся пожар.
– Мне очень жаль, – прошептала я, слова унесло ветром.
– Я не из таких парней, – крикнул он, его красивый голос сочился гневом. – И никогда не хотел таким быть. Парнем, который изменяет, мать твою!
– Миллер, прости, – пискнула я, чувствуя, как подступают слезы. – Но сядь и поговори со мной. Пожалуйста! Нам нужно поговорить. По-настоящему поговорить.
Он резко повернулся ко мне, в его глазах отражалась боль.
– Я устал от разговоров. Мы разговариваем уже четыре года. Когда каждую гребаную секунду рядом с тобой мне хочется ласкать и целовать тебя… – Он провел рукой по губам, словно стирая напоминание о нас. – Но, черт возьми, сейчас? Когда у меня есть другая?
