В дверь Зеленой комнаты громко и настойчиво постучали.
– Пять минут, – крикнула Эвелин.
– Иду, – откликнулся я.
Нажал на ручку и ввел в бедро маленький пузырек инсулина. Я уже колол его, чтобы справиться со съеденными на ужин углеводами и пережить сегодняшний концерт, но мои показатели снова подскочили.
– Черт побери, – пробормотал я, натягивая штаны.
Другие диабетики хорошо справлялись со своей болячкой, но моя борьба не прекращалась ни на минуту. Я следовал планам лечения, считал углеводы, пока в глазах не начинало двоиться, и все равно показатели скакали из крайности в крайность, каким бы аккуратным я ни был. Несколько недель назад я потерял сознание после концерта в Лиссабоне, поэтому лейбл нанял врача, чтобы тот присматривал за мной в течение всего тура, но даже он был сбит с толку. Он хотел отвезти меня в больницу, провести кучу анализов и тест A1C, который я не делал уже очень давно. Но это означало приостановку тура, что было невозможно.
Я убрал свой инсулиновый набор, до меня, как раскаты грома, докатились громкие крики, топот и аплодисменты двадцати тысяч зрителей на арене «Ти-Мобайл» в Лас-Вегасе. Затем звук стал еще громче – на сцену вперед меня вышла моя группа. Они были хорошими парнями, талантливыми. Мы могли бы сблизиться и стать как братья, если бы я позволил, но я предпочел сжечь этот мост как можно раньше. Они все считали меня заносчивым и надменным. Меня это устраивало. Я уже дружил с парнями, которых считал практически братьями, и посмотрите, как все обернулось.
Грудь болезненно сдавило при мысли о Ронане и Холдене. И о Вайолет.
«Я так сильно по ней скучаю, что становится плохо».
Я бросил на себя последний взгляд в зеркало. На меня смотрело сердитое отражение в неизменных джинсах, футболке и ботинках. Вот только теперь футболка стоила 190 долларов, джинсы 450 долларов, а ботинки… даже думать не хотелось.
– Это уже слишком.
У меня не было совершенно ничего, и вот, чуть ли не за ночь, я получил все, чего можно пожелать. Это напомнило мне легенду, в которой говорилось, что если взять человека с Северного полюса и бросить его посреди экватора, он мгновенно умрет от внезапного изменения широты.
Я вполне мог в это поверить.
Вокруг меня выстроили целую концертную махину – огромный, неуклюжий аппарат, который тащился из города в город, ломаясь и перестраиваясь каждые несколько дней. И для бедного в прошлом ребенка это было просто невероятным. Я сосредоточился на том, что мне нравилось в музыке. Звучание песни, гармония мелодии, омывавшей строчки лирики. Энергетика, которой мы обменивались с фанатами. Я усердно старался сохранить с ними связь, независимо от размеров арены, потому что только это и было важно. Музыка и слушатель. Все остальное казалось мне незаслуженным.
Я распахнул дверь Зеленой комнаты. Эвелин ждала меня в наушниках и с планшетом в руке. У нее на шее висел значок одного из двухсот или около того участников моего тура.
Я зашагал по коридору, каблуки высоких черных сапог Эвелин стучали рядом. На ней была короткая черная мини-юбка и облегающий блейзер с глубоким декольте. Она больше походила на руководителя модного журнала, чем на личного помощника.
– Мой телефон у тебя? – рявкнул я.
Она вздрогнула от моего резкого тона, затем строго посмотрела на меня.
– Ты забыл его в отеле. Снова.
Она протянула его мне, и я просмотрел уведомления. От Вайолет пришло сообщение.
Скучаю. Люблю тебя. Желаю крутого концерта. Целую!
Сердце заныло.
– Боже, Ви.
Она все еще ждет меня. Даже после нескольких месяцев разлуки она продолжала поддерживать связь. Даже когда ей удавалось урвать всего две минутки разговора со мной, пока меня снова не крали у нее.
«История нашей жизни».
Я проглотил ругательство и вернул телефон Эвелин.
– После сегодняшнего концерта не хочу никого видеть в Зеленой комнате. Никого. Мне насрать, если даже сам чертов Элвис восстанет из мертвых, мне нужен час побыть наедине с собой.
Эвелин закатила глаза.
– Твой ежевечерний разговор с Ви. Я в курсе.
– Это единственное, что удерживает меня в здравом уме.
– А я-то думала, что это моя обязанность. – Она склонила голову набок. – Ты ей сказал?
– Сказал что?
– Про Лиссабон. О том, что доктор Брайтон считает, что ты должен немедленно свернуть тур.
– Зачем мне это делать? Она только начнет нервничать. И я не могу завершить тур. Пока нет.
– Я переживаю за тебя, – произнесла она, когда мы снова двинулись по коридору. – Не только из-за того, что случилось в Лиссабоне. В Сан-Диего ты тоже выглядел не очень. На самом деле у тебя часто нездоровый вид. Таблоиды считают, что ты наркоман или алкоголик.
– Желтая пресса может писать все, что ей вздумается. Я чертовски устал, Эвелин, – вздохнул я, шагая к сцене, и шум толпы с каждым шагом становился все громче. – Мы за полгода дали пятьдесят пять концертов. Сделай мне скидку, черт подери.
Я вдруг остановился, ощутив укол вины за то, что накинулся на нее. Я поднял глаза к потолку и упер руки в бока. Эвелин не заслуживала такого отношения.
– Прости.
Она внимательно на меня посмотрела, а затем ее шоколадный взгляд смягчился.
– Доктор Брайтон тебя давно смотрел?
– Каждые несколько минут. Я в норме.
– Ты плохо выглядишь. Думаю, он прав. Тебе нужно отдохнуть, Миллер. Сдать анализы, которые он просит.
– Не могу. Я должен со всем справиться.
– Даже если это убьет тебя? – Она схватила меня за руку и заставила посмотреть на нее. – Мне все это очень нравится. Турне. Съемки видео. Толпы и папарацци. Все вместе. Но тебе нет. Так зачем издеваться над собой, если от этого тебе становится только хуже?
– Ты знаешь почему, Эв.
– Эта твоя благотворительность?
– Да, эта моя благотворительность. «Руки помощи» спасут мою задницу.
– Они спасут? Вообще-то это ты отдаешь им половину гонорара за тур.
Она не понимала. Это я ребенком жил в фургоне и бренчал на гитаре, а теперь возглавлял мировое турне, и на всех концертах собирал полный аншлаг. Благотворительность стала моей страховкой, чтобы я не позабыл того ребенка. Так я мог держаться за прошлое и свою историю, когда все остальные, все мои близкие, находились так далеко.
– Остался последний этап, – сказал я Эвелин. – Нужно выдержать, и тогда Международный фонд «Руки помощи» получит очень крупный чек. А я буду чувствовать, что все это, – я обвел ладонью арену, – заслужено.
«И стану мужчиной, который заслуживает такую женщину, как Вайолет».
