— Куда? — спросил один из полицейских в силовой броне. Забрало шлема было опущено, голос шёл из динамика на груди, искажённый и с металлическим оттенком. Струи ливня стекали с брони, будто уходящая волна с панциря краба.
— Я Максим Воронцов, призванный Гнездом, — ответил я.
— Твой Призыв снят, — ответил силовик после секундной паузы.
— Призыв снят, — согласился я. — Но это ничего не значит.
— Уходи, — сказал силовик. — Гнездо изолировано.
Я покачал головой.
— Лихачёв про него говорил… — напомнил из-под забрала один из полицейских в форме.
— Проход закрыт, — упрямо повторил силовик. С лёгким шумом сервомоторов вытянул ко мне левую руку. — Уходи!
— Свяжитесь с полковником, — сказал я. — Меня нельзя трогать.
Силовик легонько толкнул меня в грудь.
Ну как легонько. Не монстр, конечно. Но если бы я не ждал чего-то подобного, то упал бы.
— Тронул, — сообщил силовик.
Толпа за моей спиной стала выгибаться дугой, отступать.
— Он завалил ту тварь, что ребят убила, — упрямо напомнил полицейский в форме.
Силовик заколебался. Я прямо чувствовал, что он был чертовски зол. На всех и на вся. Его вытащили из дома на усиление, он не любил Изменённых, ещё больше не любил толпу с её простыми и быстрыми мыслями. И меня он не любил, я ведь одновременно был и частью толпы, и одним из молодых бездельников-сёрчеров, и, в его представлении, немножко Изменённым.
С другой стороны, он яростно ненавидел тварь, убившую его товарищей. А я эту тварь завалил, такая информация всегда расходится…
А ведь я действительно ощущал его мысли. Гнездо помогало?
Чувствовал, понимал — отстранённо, с лёгким раздражением, без сочувствия или симпатии, но словно зажёгся во мне какой-то яркий огонёк, высвечивающий всё и вся. Как тогда, с двумя незадачливыми грабителями у Комка.
И я ощущал каждое движение, которое может сделать он и которое сделаю я. Его не сбить так просто с ног, и пластины брони не пробить даже пулей, но если легонько толкнуть вот так, и дёрнуть здесь… кстати, в баллоне — похожая на напалм смесь, их экипировали по «красному коду»…
Я вздрогнул.
Не собираюсь я драться с человеком, который пусть и нехотя, но защищает Гнездо.
— Пропустите, — сказал я. — Это нужно сделать.
Он всё ещё колебался.
В этот момент двери сдвинулись, под дождь выскочила Наська. Босиком, без зонтика. Мрачно дошлёпала до нас, разбрызгивая воду из луж, быстрым рывком отстранила силовика. Я услышал взвизг моторов, когда ладошка куколки сдвинула сто с лишним кило мышц и пластиковой брони.
— Это ко мне! — заявила Наська, беря меня за руку.
Толпа заволновалась, задвигалась. Люди обнаружили, что по меньшей мере одна из куколок жива, и загалдели.
Силовик рефлекторно попытался схватить Наську. Та отбила его руку и завопила:
— Ты чё с ребёнком дерёшься? Здоровый жлоб, не стыдно?
Полицейский сдался. Отошёл на шаг, раздражённый и обрадованный одновременно. Драться с Изменёнными у него, конечно же, полномочий не было, появление Наськи позволило ему выйти из ситуации.
— Спасибо, малявка, — сказал я, торопливо входя в Гнездо.
— Спасибками не отделаешься, — сообщила Наська, отряхиваясь, будто щенок. — Откуда их столько набежало?
— Сам в ужасе.
В фойе были все наши, кроме трёх новых куколок. Я кивнул Дарине — мрачной, напряжённой, стоящей рядом с Миланой. Не удалось ей поспать.
Свет в фойе не горел, было почти темно, только слабые отсветы ламп из коридора и серая мгла из окон. Ну правильно, нечего стоять как в витрине.
— Часа полтора как толпа начала собираться, — сказала Дарина. — Едва ты ушёл. Максим, что происходит?
— Кто-то пустил слух об убийстве Гнезда, — ответил я. — Только это всё объявили внутренней разборкой. Что одни Изменённые поубивали других.
— Слух? — поразилась Дарина.
Я глянул на колыхающиеся за стёклами зонты, напряжённые лица.
— Да. Очень хорошо пущенный слух. Прежние умеют нами управлять. У них было время научиться.
Наверняка в этой толпе были не только люди, взбудораженные историей про массовое убийство. Там были и слуги — те самые, почти как люди, только гибкие, словно марионетки. Они-то наверняка и заводили людей. Врать они умели, я помнил, как убедительно говорила с нами женщина-администратор в клинике.
— Хорошо, что приехали полицейские, — сказал я.
— Боюсь, это только начало. — Деда Боря подошёл к нам. Пистолет был заткнут у него за ремень. — Вряд ли они сами начнут штурм.
Я посмотрел на четырёх полицейских. Конечно, если те примутся палить в толпу…
Нет, не примутся. К такому их не готовили. Это не террористы, не бандиты. Это взбудораженная толпа, полная женщин и детей.
Почему Гнездо их не отгоняет?
Я мысленно потянулся, позвал — и с большим трудом услышал рокочущий гул. Гнездо работало. Отпугивало людей, создавало дискомфорт, вот только сейчас это не помогало. Ему было не до меня.
А ведь помимо людей и слуг есть ещё и монстры.
— Я говорил с Инсеком, — сказал я.
— Снова? — поразилась Милана.
Я решил не уточнять, каким именно образом мы общались.
— Да. Народ… всё очень сложно. Инсеки и Прежние сцепились за стратега. Они не могут его отдать. Я попросил возвратный мутаген, но Инсек сказал, что это ничего не изменит. Анна всё равно останется потенциальным стратегом, а правило о неприкосновенности людей на неё уже не будет распространяться.
— Ох уж неприкосновенность, — вздохнула Елена. — А забрать её?
— Пока не могут. Патовая ситуация. Прежние и сами не рады, но они не верят друг другу.
Деда Боря кивнул. Спросил:
— Ну есть хоть что-то обнадёживающее?
— Да. Мне кажется, Инсек не может говорить прямо. Но он намекнул. Сказал, что у них с Прежними нет вариантов. Но добавил: «Всё давно так близко, как только возможно».
Дарина нахмурилась:
— И что это значит?
— У меня только одна догадка, — сказал я. — Может, я снова ошибаюсь… но… Я думаю, что та, третья сила, которая следит за происходящим… Я думаю, что её наблюдатель может быть среди нас.
Елена рассмеялась и тут же замолчала. Деда Боря хмурился. Василий внимательно смотрел на меня. Виталий Антонович глянул на Милану. Милана развела руками. Наська, отжимающая мокрые волосы, застыла, восхищённо глядя на меня.
— Кто? — спросила Дарина.
И мне стало не по себе. Всё-таки обычно, когда мы не наедине, Дарина говорит очень спокойно, без эмоций. А сейчас у неё такая надежда в голосе появилась! Стало ясно, насколько же она испугана и растеряна.
