Лихачёв молчал.
Да он же это и так прекрасно понимает!
Он снимает с нас ответственность. Идёт на смерть… или на преступление. У него не дрогнет рука, если надо будет убить стратега. Он пытается спасти как можно больше людей, а девочка Анна уже в любом случае списана со счетов.
— Если бы хоть людей разогнать… — сказал я беспомощно. — Против этих… но я не хочу в людей стрелять! Там женщины и дети! Им сказали, что тут убили всех куколок, они и пришли!
— Нам некого им показать, — признала Дарина. — Четыре куколки… люди поймут, что все остальные мертвы.
— Я предлагаю единственный разумный выход, — повторил Лихачёв. — Поверьте.
— Может быть, он и прав, — неожиданно сказал Виталий Антонович. — В этом есть логика.
Дарина беспомощно посмотрела на меня.
Чего?
Мне решать?
Да я всего несколько часов назад протягивал куколке отравленную конфету!
— Дарина!
Мы все обернулись на голос.
Стратег Анна стояла в паре метров от нас. Вместо халата она надела ярко-розовое платье, расчесала свои роскошные волосы и выглядела сейчас как примерная девочка, которую мама собирается вести на детский праздник.
— Как ты вышла? — воскликнула Дарина возмущённо. — Наська, отведи её обратно!
Анна улыбнулась и покачала головой.
— Ты не можешь мне приказывать, жница. Мне не вправе приказать даже мать Гнезда.
Дарина осеклась.
Наивный вопрос, конечно, «как ты вышла». В их иерархии стратег стояла где-то на самом верху, и Гнездо это знало.
Белокурая девочка посмотрела на меня. Спросила:
— Ты был у Инсека, бывший призванный? От тебя пахнет.
Я понял, что она расчеловечивается куда быстрее, чем обычные куколки или даже жницы. Хотя нет, «расчеловечиваться» — это какая-то деградация, падение. Она, скорее, развивалась. Но, конечно, переставала при этом быть человеком.
— Да, — сказал я. — Он меня через экран втащил… на свой корабль или что там… база… Мне кажется, на осколке Луны. На Селене.
— Инсек не возьмёт меня к себе? — спросила стратег. Похоже, она даже знала, что Инсек один.
— Нет. Это тоже нарушит правила.
Анна кивнула. С любопытством оглядела Лихачёва. Улыбнулась ему.
— Вы хороший человек и почти не злой… Дарина, спасибо за всё. Я пойду с ним. Гнездо перестанет представлять угрозу.
— Нет, нет, нет! — Дарина взмахнула рукой. — Ты ещё не стратег, ты куколка. Я жница, ты должна подчиняться! Вернись в защищённую зону!
— Там нет защиты для меня.
Стратег и жница смотрели друг на друга, будто играя в гляделки. У Анны глаза вдруг начали разгораться оранжевым, радужка меняла цвет и мерцала.
Наська дёрнула меня за руку.
— Максим! Ты был у Инсека? Через экран?
— Да, — ответил я, не поворачиваясь. — Потом, Наська! Отвали.
Она отвалила.
Стратег шагнула к Дарине. Взяла её за руки, заглянула в глаза. Негромко сказала:
— Не плачь. Всё хорошо. Гнездо даёт мне материал для анализа. На улице более полутысячи людей и пятидесяти не совсем людей. Люди прибывают, напряжение растёт. Всех раздражает дождь и давление щита. Через пятнадцать-двадцать минут случится какая-то провокация, и толпа пойдёт в Гнездо. Если полковник не уведёт своих людей, прольётся кровь. И это всё равно не поможет. Я прогнозирую появление бойца и чистильщика, они где-то рядом и ожидают сигнала. Результат столкновения очевиден.
Она подошла к Лихачёву и протянула ему руку.
— Пойдёмте?
Её ладошка легла в бронированную перчатку.
— Вашу ж мать! — выругался Лихачёв. Отшатнулся от стратега, взвыли моторы брони. Полковник по-птичьи дёрнул головой, рявкнул: — Лейтенант, уводите пост! Да, немедленно! Возвращайтесь в отдел. Меня не ждать! Выполняйте. Конец связи.
Скривившись, будто ему хотелось ругаться куда крепче, но он давил слова в себе, полковник вновь повёл головой. Рацию он, что ли, так переключает?
— Эдуард, это Лихачёв. Я увольняюсь. Рапорт лежит на моём столе, он подписан и стоит печать, дата вчерашняя. Да. Неважно, как. Увольняюсь, всё правильно поняли. Группа от Гнезда отозвана. Амуницию… сдам по возможности. Конец связи. Удачи вам, ребята.
Милана прижала ладони ко рту. Деда Боря покачал головой, потом прижал руку к сердцу и наклонил голову.
— Это неразумно, — сказала Анна укоризненно. Повернулась ко мне и попросила: — Дашь конфетку?
Я был словно в трансе. Я не стал спорить. Я смотрел на Анну и думал, что это единственное правильное решение, но… может быть, я понял её неправильно. Поискав взглядом, я поднял пакет, где лежали два десятка леденцов и банка варенья. Протянул стратегу.
— Другую, — попросила она. — Я не сразу поняла, у тебя хороший… плащ. Укрывает всё.
Молча достав из кармана плаща конфету, я протянул её стратегу.
— Надо было мне сразу взять, — сказала девочка.
Дарина смотрела на меня. По её лицу текли слёзы.
— Вы бы хоть со взрослыми людьми советовались! — зло сказал Лихачёв. — Что ж вы всё доводите до точки невозврата!
— Максим взрослый.
— Твой Максим немногим старше тебя… — Лихачёв глянул на Елену и деда Борю. — А вы? Клуб возрастных мстителей! А ты, Виталий? Я что, тебя подводил? Я ваши глупости не покрывал? Вы могли прийти ко мне раньше?
— Ну и что бы вы придумали… — устало сказал Виталий. — Не хотели мы никого вмешивать, и вас тоже…
Он вдруг насторожился, повернулся к коридору. Следом встрепенулась Дарина. Нахмурилась, закрутила головой:
— Максим, где Наська?
Куколки не было. Был шум. По коридору приближался лёгкий топот, будто к нам бежала, струясь по полу, огромная многоножка.
— Мне за спину! Все, живо! — рявкнул Лихачёв. Присел на одно колено, выставив руки вперёд. На правой руке что-то зажужжало, будто принялся раскручиваться маховик.
Через секунду из коридора выбежала Наська.
А за ней сплошным молчаливым потоком вынеслись куколки.
Десятки куколок. Старше, младше, некоторые с меня ростом и уже не совсем похожие на людей, некоторые совсем малыши. Мальчики, девочки, одетые как попало, молчаливые, сосредоточенные. Кто-то был очень серьёзен, кто-то гримасничал и с любопытством озирался.
Лихачёв опустил руки, гудение стихло.
— Так они все живы, что ли? — спросил он. — Что ж вы мне голову морочите, черти, а?
Я тоже смотрел, ничего не понимая. Пока одна из девочек-куколок (валенки, зелёная юбочка, красный свитер грубой вязки, оранжевый шарф и шапочка с помпоном) не споткнулась о валяющуюся на полу подушку и не засмеялась своей неловкости.
