У меня и вправду пересохло в горле, да и метаться по бальному залу, демонстрируя гостям мое волнение, было бы примером дурного поведения. И Файс где-то прятался от меня. Я взяла хрустальный бокал, чуть пригубив игристого вина. Странный вкус. Не помню сортов, которые могли горчить. Или это нервы? Я отдала официанту бокал и принялась лавировать в толпе людей. Кому-то улыбалась, кому-то кланялась, продолжая искать взглядом Файса.
Леди Зьонге я заметила не сразу, но тот взгляд, которым она меня сверлила, мог воспламенить воздух. Девушка была без маски. Когда наши взгляды встретились, девушка так странно мне улыбнулась, что я даже сбилась с шага. Кати ещё раз оскалилась и развернулась к очередному кавалеру, приглашавшему её на танец. Что это было? Мы теперь будем пугать друг друга подобно диким зверям? Будем скалиться, рычать и царапать друг другу лица? Хотя многим фрейлинам и вправду пошли бы костюмы диких зверей, а не цветов. К примеру – костюмы гиен.
Какой-то «павлин» преградил мне путь. Мужчина был и так не очень строен, а ещё многочисленные оборки на костюме и фалды фрака, украшенные перьями, добавляли ему объема. Я попыталась увернуться, мужчина вертелся и крутился, явно пытаясь привлечь мое внимание.
– Ах, прекрасная Незабудка, не отказывайте страдальцу в танце! – щебетал этот «царь птиц», слегка потрёпанный жизнью, – молю! Молю вас о танце.
– Моя бальная карта уже заполнена, – рассеянно отмахнулась я от мужчины.
От духоты и мельтешения людей у меня слегка кружилась голова. Я не обратила на это внимания. Горечь во рту, вызванная послевкусием шампанского, меня немного раздражала, но не настораживала. А вот когда перед глазами заплясали чёрные пятна – я заволновалась. Привычным движением прощупала у себя пульс… учащенный. Дыхание сбивчивое, но не критично. Только горечь во рту становилась сильнее и сильнее.
В толпе удалось увидеть чёрный силуэт лорда-безопасника. Я поспешила к нему, намереваясь как можно быстрее покинуть зал. И отыскать доктора. Только всё сложнее было идти, тугой корсет мешал дышать, а голова кружилась, будто я сидела на каруселях. Звуки стали невнятными, голоса людей и звуки музыки смешивались в оглушающий гул.
– Роннер? – обеспокоенно произнёс Файс. – Вы побелели! Что случилось.
– Нужно выйти, – едва слышно шепнула я и схватила Файса за руку, буквально повисая на локте мужчины.
Главное уйти. Такой чудесный бал, всё так замечательно, и всем так хорошо, и тут я…
– Роннер! Что происходит? – рычал Файс.
– Ничего, – продолжая тянуть мужчину к двери, пробормотала я, – просто меня отравили…
Всё же не успела. Гул в голове стал невыносимым, зрение расплывалось, и я уже ощущала, как тело теряет способность стоять на ногах.
– Врача! – услышала я вопль Эллерика, когда сознание ныряло в непроглядную черноту обморока.
Глава 27
Чернота меня не пугала, она успокаивала и звала. Казалось, что я плыву по реке глубокой беззвёздной ночью. Боль в желудке и жжение в горле меня уже не тревожили. Не тревожило и тело, оставшееся где-то там, в реальном мире. Только сердце ныло от странной, необъяснимой тоски, будто я оставила что-то ценное и нужное там, за гранью. Что-то, что невидимой нитью держало и не давало сделать шаг в пустоту.
Рука, холодная и бледная, легла на плечо. Этого касания я тоже не испугалась, оно подарило мне утешение. И ещё не развернувшись, я уже знала кто стоял у меня за спиной. Мама смотрела на меня из темноты, чуть щурила зелёные глаза и улыбалась. Мягкая, добрая улыбка играла на её лице, таком, как я запомнила в детстве. Не было следов болезни, щека не дергалась нервно, а в глазах не застыл страх и ужас. Эту женщину я вспоминала в минуты тоски, её колыбельные напевала себе в далёком детстве. О ней изо дня в день тосковала спустя столько лет.
Мы не говорили. Молчали обе, но будто общались душами. Я чувствовала тепло, заботу, нежность. Они коконом обволакивали меня, ложились на плечи тёплой шалью. А я так много хотела сказать, так много спросить. Только мама отступила в тень и указала пальцем куда-то, где тускло загорался свет, будто солнце лениво поднималось из-за горизонта. И я обернулась к этому свету, чувствуя как меня втягивает в разрастающуюся светящуюся воронку.
– Не время, – шепнула из темноты матушка и провела ладонью по моей щеке, – не время… Ты проживёшь долгую жизнь… Моя Авриэль… Моё солнце…
Шёпот разнёсся в пустоте, тьма всё больше серела, разгоняемая светом, силуэт мамы истончался и таял. Таяла улыбка на тонких губах. Связующая с реальностью нить натягивалась всё сильнее, звенела как струна и…
– Жива! Я же тебе говорил, что выйдет! Моей магии на это должно было хватить!
Руфус кричал и радостно прыгал по моей груди, так и не выходя из образа белой голубоглазой крысы. Голый крысиный хвост бодро торчал вверх, круглые ушки насторожённо подняты. Чуть повернув голову, я увидела Файса, стоявшего у моей постели. Настолько бледного лица я не видела даже у умирающих, подозреваю, что я сама, одной ногой шагнув за грань, всё же выглядела намного свежее лорда-безопасника.
Эллерик молчал, он просто шагнул ещё ближе и с силой обнял, будто боялся, что я сбегу. Я обняла в ответ, тихо заплакав от облегчения. Все мы становимся сиротами, когда теряем родителей. Сколько бы лет нам ни было, какой бы пост мы ни занимали и насколько самостоятельными ни были. Утрата матери превращает нас пускай на миг, но на растерянных и испуганных детей. Осиротевших великовозрастных малышей, у которых из сердца вырвали дорогого и близкого человека, с которым мы были неразлучны с момента зачатия. Сегодня я получила шанс сделать то, чего не сумела ранее… Попрощаться.
– Я видела маму, – едва слышно шепнула я Руфусу.
Джинн кивнул, чуть нервно стукнув хвостом по покрывалу на кровати. Крысёныш сбежал с моей груди и сейчас с любопытством наблюдал за мной и Файсом. Я почти была уверена в том, что отравление не имело отношения к нашему с безопасником расследованию. Перед глазами всё ещё стояло лицо Катриэллы. Её взгляд, ухмылка… Только доказательств нет.
– Я, кажется, видела тех, кто замешан в магических смертях, – отдышавшись, шепнула я Файсу.
Эллерик меня отпустил и глянул с таким видом, будто сейчас был готов сделать то, что не удалось яду.
– Тебя сейчас это больше всего заботит? – нахмурился Файс.
– Кризис миновал, – чуть улыбнулась я, – а дела у нас важные.
Тишина. Напряжённое молчание и взгляды устремленные на меня! О многом говорящие взгляды. Смотреть настолько выразительно – это уметь нужно!
– Её нужно связать, – произнёс Эллерик, сложив руки на груди.
– Я бесплотный, – вздохнул джинн, – иначе бы выпорол. Уступаю это почётное действие тебе.
Не знаю почему, но мне стало смешно. И Рику стало смешно. И даже Руфус рассмеялся, забавно фыркая. Видимо, так из нас выходил испуг. Мы высмеивали свой страх и напряжение. Я осознала собственную беспечность и неосторожность. Ведь, побывав на пороге смерти, я продолжала думать совершенно не о том, о чем следовало.
