– Зачем ты убежал, Никита? – спросил, задыхаясь. Где-то в груди скручивалась тугая пружина боли. Неужели я такой плохой отец, что от меня нужно убегать?!
Ребенок попытался вырваться. Запищал тоненько:
– Пусти! Хочу к маме!
– Погоди… сейчас отдышусь и объясню тебе… да не кричи же ты! – неожиданно для себя я и сам сорвался на рык.
Никита перестал пищать, но продолжал пыхтеть и вырываться.
– П… пы-послушай, Никита… я обещаю, что ты увидишь маму. Очень-очень скоро! Она сама п-пы-риедет сюда! – я заставил себя говорить ровно, без злости. Но вот запретить себе запинаться я не мог. К счастью, сына мое заикание не смутило.
– Мама меня не найдет!
О! Так вот в чем дело…
Мелкий решил, что я увез его в другой город, и теперь Алевтина не будет знать, где его искать!
Я затряс головой. Сделал еще пару глубоких вдохов и выдохов, приходя в себя. Встал, подхватил брыкающегося ребенка на руки.
– Сын! Обещаю! Я сообщу маме, где мы, и сам попрошу, чтобы она приехала как можно скорее! Ты понимаешь, что если уйдешь один из дома, то потеряешься так, что найти тебя не сможет ни мама, ни папа, ни дед Родион? Хочешь оказаться один среди чужих теть и дядь?!
– Нет… – мелкий мотнул головой, икнул и затих.
– Тогда идем домой, сынок...
Я так и не рискнул спустить Никиту с рук и нес на себе до самого дома. Только войдя на кухню, вспомнил, что поставил разогреваться обед для него.
– Пойдем помоем руки, а потом я покормлю тебя, – поставил сына на ноги и повел в ближайшую ванную.
Вымыв руки и лица, мы вернулись на кухню. Я усадил мелкого за стол, поставил перед ним тарелку супа. Никита неохотно взялся за ложку.
И тут, наконец, автоматические ворота поползли в сторону. Во двор въехала моя служебная машина. Водитель торопливо выскочил из нее, обежал, открыл дверь перед своей пассажиркой.
– А вот, Никита, и твоя няня приехала...
Сын бросил ложку, спрыгнул со стула и, выскочив из кухни, помчался по лестнице наверх, в свою комнату. Никаких нянь он видеть не желал. И я пока не понимал, что с этим делать.
Няню звали Марина Константиновна. Она вошла в дом с таким видом, будто намеревалась стать в нем хозяйкой. Обвела обстановку оценивающим взглядом.
– Здравствуйте, Зиновий. Где мой подопечный?
– Наверху, в своей комнате, – я махнул рукой в сторону лестницы на второй этаж. – Идемте, покажу вам его и вашу комнаты.
– Хорошо. Кстати, уже два часа дня. Ребенок спит?
– Нет, мы собирались обедать…
– Оставлять четырехлетних малышей без дневного сна недопустимо! Он уже давно должен был поесть и лечь в кровать!
– Вот вы этим и займетесь. – Я устало потер лоб. – Давайте, помогу поднять наверх ваш чемодан.
Помощь Марина Константиновна не отвергла: вручила мне большой пластиковый короб на колесиках, сама подхватила саквояж поменьше и впереди меня зашагала к лестнице.
…Когда-то я обещал себе, что ни одна женщина, кроме приходящей прислуги, не переступит порог моего дома. Но тогда я не знал о Никите… Жизнь внесла свои коррективы. Я решил проявить гибкость и смириться с тем, что мое решение было ошибочным. В доме, где есть ребенок, без женской руки не обойтись.
Уже через полчаса стало ясно, что одной пары женских рук будет недостаточно.
– Так. Обед, я вижу, вы где-то заказали? – Марина спустилась в кухню, куда я привел Никиту, чтобы убедить доесть суп.
– Сам готовить не умею. Не кормить же ребенка магазинными консервами? – устало ответил я, глядя, как мелкий гоняет ложкой в бульоне пару макаронин. – Никита, не мучай суп, бери ешь второе...
Сын с облегчением отодвинул в сторону тарелку с бульоном, не рассчитал силы, и миска с остатками жижи упала на пол.
Жирные брызги, осколки, выпученные в испуге глаза ребенка… и холодный голос няни:
– Пригласите домработницу. Пусть уберет. Заодно и познакомимся.
– У меня нет работницы. Никита, сиди, не слазь – поранишься! – я присел на корточки, стал собирать в пригоршню самые крупные куски когда-то красивой новенькой фарфоровой суповой тарелки. – Раз в неделю вызываю бригаду из клининговой компании…
– Это недопустимо! – прозвучал над моей головой возмущенный голос Марины. – В круг моих обязанностей не входит уборка и стирка. Да и приготовление пищи, кстати, тоже. Когда появится прислуга?
– Вообще-то, я не собирался…
– В таком случае, вам придется искать другую няню!
Я подобрал последний огромный и острый обломок. Отнес и ссыпал все в мусорное ведро. Там же, под раковиной, отыскал какую-то тряпку. Прежде, чем выйти из кухни, взглянул на стоящую со сложенными на груди руками Марину:
– А переодевать ребенка и мыть ему попу – тоже домработница будет? Или все-таки няня?
– Ребенком я буду заниматься единолично. – Женщина никак не отреагировала на мое возмущение. – Надеюсь, вопрос с домработницей решится в кратчайшие сроки!
– Решится… – я ушел в ванную, чтобы намочить тряпку: сухой вытирать пол не имело смысла. Это я помнил еще с детства: у нас с родителями в доме прислуги не было, и мытье полов было одной из моих обязанностей.
Вернулся, собственноручно вытер лужу.
Никита по-прежнему сидел за столом, исподлобья поглядывая на Марину. Женщина отвечала ему такими же оценивающими взглядами, какими обводила обстановку дома. Ни улыбки, ни попытки заговорить… И как она намерена налаживать общение?
* * *
Марина оказалась опытной няней. Видя, что Никита не идет на контакт, она не стала с ним заигрывать и сюсюкать. Спокойно заявила – прямо при мне:
– Никита, ты уже большой мальчик, поэтому говорю тебе, как взрослому: ты можешь меня не любить, но слушаться меня тебе придется. Бери вилку, ешь пюре с котлетой, пей сок и пойдем в твою комнату. Я уложу тебя спать.
Сын положил вилку, надул губы:
– Не хочу.
– Значит, ляжешь спать голодным.
– Не хочу.
– А я не хочу, чтобы ты заболел и оказался в больнице. Если ты не будешь есть и спать, то ты там окажешься очень скоро. Это понятно?
Никита не ответил. Молча дважды откусил от котлеты, один раз ковырнул вилкой пюре, потом сполз с табурета.
Марина открыла перед ним дверь:
– Идем в твою комнату, – скомандовала непререкаемым тоном.
Сын послушался – потопал по лестнице вверх.
Я проводил их взглядом и покачал головой. С одной стороны, вроде бы няне удалось сделать так, чтобы ребенок выполнял ее указания. Наверняка она сумеет добиться своего и в другой раз, и в третий. Только какой-то червячок сомнений все равно грыз меня изнутри. Что-то во всем этом было не так. Неправильно. Знать бы – что?
