Но эта женщина ему запомнилась сразу. От нее веяло особенным теплом. Кто о чем только не говорил в автобусе! Обсуждали кошмарные вирусы, свирепствующие в Китае, престарелых подружек Прохора Шаляпина, глобальное потепление, власть, беспредел понаехавших и отключение электроэнергии в домах. Говорили люди на совершенно разные, невероятные темы. А вот она, мягко навалившись плечом на поручень, в день их первой встречи спокойно и терпеливо объясняла кому-то, как печь пирожки.
Голос ее был нежным, понимающим – заслушаться можно! И интонации эти, журчащие, точно весенние ручейки, пробирались ему буквально под кожу. И грели, грели.
И сколько не гадал Арслан, прислушиваясь к ее речи, так и не понял, с кем она говорила. Может, с мужчиной, может, с ребенком. Была ли у неё семья? А сама она выглядела так, будто не было у нее определенного возраста: стройная, светлая, бледная, тонкие пряди волос длиной до плеч, простенькое пальтишко.
И лицо такое… лучистое! Она смотрит, а вокруг нее свет идет. И разбегается этот свет яркими лучиками от мелких морщинок в уголках ее глаз по всему салону автобуса. Чудесная женщина, волшебная. Такую обнять хочется, обогреть, позаботиться о ней. Как раз такой и не хватало в жизни Арслана – женщины, которая сама как свет.
– Почему мы не едем? – Раздался капризный женский голос за его спиной.
Какая-то дамочка нетерпеливо притопывала каблучком.
Арслан посмотрел на часы. С графиком всё было серьезно: опаздывать нельзя, кругом теперь трекеры, электронные табло, всё высчитано до секунд. А он стоял и не мог тронуть автобус с места, всё ждал её. А вдруг что случилось? Она уже год ездила этим маршрутом каждое утро, и они уже привыкли друг к другу, здоровались и даже могли перекинуться парой фраз.
А что, если он не увидит её больше никогда? Арслан даже не знал, где искать её, эту женщину, полную света.
Но делать нечего: график есть график. Нарушишь, и вылетишь с работы в один миг. Тут с такими, как он, с приезжими, особо не церемонились: пара предупреждений, и под зад ногой. Всегда найдется другой готовый пахать с утра до ночи за три копейки Арслан, Равшан или Джанибек.
Автобус тронулся, проехал пару десятков метров, и вдруг мужчина заметил её: Лариса Павловна бежала по пешеходной дорожке им навстречу. Он сразу снизил скорость.
– Остановите, пожалуйста! Это моя учительница! – Попросила девочка, тоже заметив фигуру женщины.
«Учительница», – улыбнулся Арслан. Благородная профессия. Теперь он знал о Ларисе больше, и это знание грело его душу.
Он притормозил и открыл двери.
Оказавшись в салоне, Лариса Павловна сразу пробралась ближе к нему.
– Ох, здравствуйте! – Ей трудно было отдышаться. – Спасибо, что подобрали, я сегодня проспала!
– Добрый утро. – Улыбнулся Арслан.
И отметил про себя, что этот румянец ей был очень к лицу.
– Тетради до двух ночи проверяла. – Сказала женщина и тоже улыбнулась. – А будильник, представляете, не прозвенел!
От этой улыбки в душе водителя расцвели прекрасные цветы.
– Кстати, с праздником вас… – Смущенно добавила она.
– Да? А какой праздник? – Удивился Арслан.
– День Всех Влюбленных, – негромко произнесла женщина и через плечо покосилась на собственную ученицу.
Но той и дела не было до разговора взрослых, она отправляла кому-то сообщение с десятком алых сердечек.
– Влюбленных? – Переспросил Арслан. – А, точно. Я слышал такое.
Мужчина крепче вцепился в руль. «День Всех Влюбленных. Хм. Это точно какой-то знак».
11
Наташа не очень-то жаловала День Святого Валентина. В школе в этот праздник обычно царил ужасный кавардак. В холле ставили огромный ящик для писем и валентинок, и возле него всегда толпилась куча народа. Ученики подходили, кидали туда свои послания, шумели, смеялись, что-то обсуждали, а потом, прямо посреди уроков, ответственные за мероприятие старшеклассники ходили по кабинетам и разносили получателям эту «почту».
Наташе не нравилась суматоха вокруг валентинок, не нравился ажиотаж среди одноклассниц, не нравились все эти ленты, сердечки, цветы, которыми украшали коридоры и холл. И не нравилось настроение, которое царило в учебном заведении: все словно помешались на этом празднике!
Девочки ни о чем другом не могли думать, кроме этих глупых посланий. Ждали их с лихорадочным безумием в глазах, а получив, едва не визжали от радости. Хотя чему было радоваться? Всё равно половина посланий была от их же подруг. А некоторые вообще отправляли кучу валентинок самим себе: например, староста класса Анжелика Пузырская так и делала.
Она была не самой симпатичной девочкой, и мальчишки не подписывали ей открыток. Анжелика этого очень стеснялась, особенно того момента, когда приходили старшеклассники, раздавали всем валентинки, а ей не доставалось ничего. Однажды староста придумала, как поднять свой авторитет: на прошлый праздник купила в ближайшем универмаге пачку розовых сердец-открыток, подписала их своим корявым почерком и сунула в ящик.
Девочки охали и ахали: какой щедрый поклонник у Анжелики! И только Наташа молча качала головой. Она видела, как та накануне покупала эти картонные сердечки, а потом отправляла самой же себе, но никому об этом не рассказала, потому что в чём-то всё-таки понимала старосту.
Наташа тоже не отличалась особой красотой. Вроде не страшная, но и не миловидная. Без милых ямочек на щеках, что так шли юным нимфеткам, без вздернутого носика и пухлых алых губ. Простая, обыкновенная, даже серая. И что бы ни говорила мама, утешая её, сама Наташа прекрасно понимала – она была непримечательным середнячком, не лучше и не хуже других.
Конечно, она могла и подкрашиваться, и носить юбки покороче, чтобы привлечь больше внимания, и красить губы блеском, но ей всё же хотелось оставаться самой собой. Хотелось, чтобы, если уж ее и полюбили, то полюбили бы за ее истинный облик и за внутренний мир, а не за ухоженные ногти и безупречный макияж.
И всё же этот день тоже был для Наташи особенным. Сегодня она решила признаться в любви тому, кто ей очень-очень нравился. Да-да, девочка накануне подписала валентинку и теперь шла, сжимая ее в кармане и слыша, как гулко грохочет ее собственное сердце. Она переживала, что кто-нибудь может увидеть её с ней и будет потом смеяться, поэтому дождалась, когда прозвенит звонок, и только потом сунула валентинку в ящик.
Уже позже, сидя на уроке, она сто раз пожалела, что сделала это. Это было так глупо! Сознаться в том, в чем она раньше признавалась лишь своему дневнику – такому розовому, с ключиком, к которому даже маме с папой строго было запрещено прикасаться! Хорошо хоть, хватило ума не подписываться полным именем: в конце признания она поставила просто «Н», и теперь успокаивала себя тем, что объект ее симпатии может вовсе и не догадаться, что это она.
