Моим внукам
Александру и Антону,
с которыми летом 2012 года
мы читали в Греции
«Одиссею»
*
Муза, скажи мне о том многоопытном муже, который,
Странствуя долго со дня, как святой Илион им разрушен,
Многих людей, города посетил и обычаи видел,
Много и сердцем скорбел на морях, о спасенье заботясь
Жизни своей и возврате в отчизну сопутников…
Гомер, «Одиссея» I,1–5 (перевод В. А Жуковского)
Илл. 1. Одиссей (римская копия начала I века н. э. эллинистической скульптуры II в. до н. э.)
Предисловие
География странствий Одиссея, аргонавтов и Геракла с античных времен занимала умы сотен исследователей и просто любителей древности. Кто только не выстраивал свою карту странствий Одиссея; это — любимая тема и докладов на школьных конференциях, и курсовых первого года обучения в университете. В действительности же проблема эта неисчерпаема, как показывают, в частности, недавно вышедшие солидные труды Хайнца Варнеке (Warnecke H. Homers Wilder Westen. Die historisch-geographische Wiedergeburt der Odyssee. Stuttgart, 2008) и Армина Вольфа (Wolf A. Homers Reise. Auf Spuren des Odysseus. Koln; Weimar; Wien, 2009). В последней из названных работ рассматривается более ста версий странствий Одиссея
[1]. Автор настоящей книги, несмотря на ее название
[2], далек от честолюбивого желания разрешить вечный вопрос — «куда плавал Одиссей?». Мы все помним саркастическое замечание Эратосфена: «Куда плавал Одиссей, будет выяснено только тогда, когда найдется кожевник, который сшил мешок для ветров»
[3].
Моя цель скромнее — указать на те элементы картины мира древних греков, которые могли бы прояснить кое-какие противоречия в географических описаниях Гомера, а также авторов «Аргонавтик», мифографов и поэтов, писавших о подвигах Геракла, путешествиях Ио, Ореста и других персонажей. Именно герои этих сказаний совершали (пусть только в воображении греков) практически кругосветные путешествия, охватывающие страны и материки, моря и океаны, и именно в описаниях этих путешествий отразились основные элементы географических представлений греков архаического периода, рассмотрение которых лежит в центре данного исследования.
Здесь уместно привести несколько предварительных соображений методологического порядка, которые позволяют заниматься этой проблемой.
Прежде всего подчеркну, что существует принципиальная возможность воспроизвести ход мысли древнего грека — будь то автор географического описания или его читатель. При всей сложности вопроса о том, насколько кардинально изменяется человек в истории, думается, что в интересующей нас сфере человеческого существования и мысли мы в состоянии понять основные элементы картины мира. Это означает, что в фантастических (почти сюрреалистических) космологических сюжетах можно обнаружить географические «реалии», т. е. представления, основанные на знаниях того времени. В поздних литературно-мифологических текстах, выстраивающих какую-то одну глобальную схему, позволительно, встречая черты, ей противоречащие, подозревать существование иной схемы, предшествовавшей этой; пример из несколько другой области: при доминировании в древних цивилизациях солнечного календаря во многих архаических культурах остались заметные реликты старой лунарной системы, позволяющие ее реконструировать; так и на нашем материале — скажем, в литературных памятниках, запечатлевших освоенную греками географию Средиземноморья, могут проглядывать следы архаичного незнания его отдаленных окраин. В связи с этим представляется, что архаические черты картины мира могут быть прослежены и в более поздних произведениях, нередко отражающих более раннюю традицию; особенно это касается византийских авторов (например, Стефана Византийского, Суда, Гесихия, Фотия и др.), которые сохранили для нас многие утраченные данные антикварного характера.
Далее отмечу, что под архаической картиной мира я понимаю тот комплекс представлений о географии мира, который существовал в период между крито-микенской и классической эпохой (т. е. между XI и VIII веками до н. э.
[4]). Основным источником для этого времени являются эпические поэмы «Илиада» и «Одиссея», приписываемые Гомеру, а также космологические и мифологические данные более поздних авторов, в трудах которых содержатся элементы архаических представлений о географическом пространстве (произведения Гесиода, Пиндара, Мимнерма, Эсхила, Геродота, Полибия, Страбона, Аполлодора, Плиния Старшего и многих других античных писателей). Даже обнаружение различных слоев и редакций в самом тексте «Одиссеи» (A. Kirchhoff, U. von Wilamowitz-Moellendorff, A. Herrmann, К. Meuli и др.) и отнесение некоторых эпизодов странствий Одиссея к различным, например, более поздним редакциям, не мешает восстанавливать архаическую картину мира. Это только показывает, что отдельные элементы ее сохранялись и в более позднее время. Не следует забывать о консерватизме эпической традиции. Если обнаруживается, что Гомер плохо знает все, что западнее Греции, а при этом греческие колонисты при его жизни уже плавают (или скоро поплывут) за Сицилию, или что Гомер локализует остров Ээю на берегу Океана, хотя вскоре после Гомера царство Ээта стали помещать в Колхиде в Черном море, то причина здесь — не в неосведомленности и плохой информированности Гомера, а в том, что он воспроизводит древние мифы и легенды так, как они звучали на протяжении нескольких веков, и рисует картину мира предшествующих веков. Если индийский брахман воспроизводит в начале XXI в. наизусть строфы «Рамаяны» или «Махабхараты», в которых рисуется архаическая древнеиндийская картина мира, не обремененная современными знаниями о мире, это не вызывает недоумения. Почему же Гомер должен был осовременивать древние легенды? Замечу попутно, что, сознавая сложность определения авторства «Одиссеи» и «Илиады», я тем не менее по традиции и для простоты буду называть автора этих поэм Гомером.
