20:55
В зале суда, а после в салоне своего автомобиля он видел меня без макияжа, усталую, разбитую. Заметит ли разницу теперь, когда макияж легок, но идеален, когда волнистые волосы струятся вдоль спины, когда ноги не затянуты в джинсы, но облеплены шелковым платьем?
И да, он ждал.
Хуже. Он был таким же, как я помнила. Он был лучше. Сидел за столиком, ближним к парапету, откуда открывался потрясающий вид на панораму из светящихся огней. Чудесное место, чудесный выбор, очень знаковый – мир на ладони.
Трепетность, что проснулась во мне при приближении, я более не могла списать на страх – я встретилась с ним глазами. И вспомнила все то, что успела забыть. Удивительное чувство, что я в правильном месте, с правильным человеком. Наконец-то.
Села за стол, не чувствуя ни ног, ни собственного дыхания.
Крепкий, красивый, глубокий, нечитаемый. А рядом с ним у меня ощущение, что не хочу быть где-то еще, что путь завершается в этой точке – парадокс. Серая куртка без белой полосы; широкие плечи. Немногочисленные посетители не подозревали, что рядом с ними Комиссионер, зато это отчетливо понимала я – тот же удивительный фон, то же мгновенное внутри желание подчиниться, но в каком-то хорошем, очень правильном для женщины смысле.
– Здравствуй, Инга.
Все не верилось, что эта минута текла, что она настала – мы и кофе.
– Здравствуй…
Столько прошли вместе, но незримо. И да, он был моим мужчиной, я не ошиблась, убедилась в этом сразу же, как увидела его снова. Пусть только попробует…
– Меня зовут Рид. Рид Герхер-Вард.
Его взгляд, как колодец, только теплый, стены у которого мягкие, бархатные. А имя такое, что любой нацист бы обзавидовался. Арийцам и не снилось.
Мы долго молчали, просто смотрели друг на друга – люди из разных миров. И вновь стирались различия, формы, рамки и ограничения. С ним рядом было хорошо, и в душе воцарялся покой.
– Кофе?
– Конечно. Любой.
Владельцы этого места не врали в рекламе – ветра действительно не было. Хотя не было и туч; быть может, и внизу было тихо, в спешке сюда я не успела заметить. А сидя здесь заметила другое – я опять сделалась маленькой. Растеряла желание решать, зато приобрела другое – расплыться, разнежиться, стать максимально мягкой. Браун бы глаз себе выколол, если бы знал, что я могу быть такой. Я и не могла до него, до того, кто сидел напротив, просто не знала, что во мне есть это чувство.
Неясно только было, о чем говорить. Между нами не было ничего общего, мы совершенно не знали друг друга, и если бы не чувство, что друг друга знают наши души, если бы не сюрреалистичное притяжение…
– Я здесь, – вдруг сказала я невпопад и улыбнулась. Подвела итог.
Этот парень умел так улыбаться, когда улыбки нет, но ты ее чувствуешь.
И нет, о погоде не стоило, на сторонние темы не стоило тоже. Мы увиделись для того, чтобы услышать важное, чтобы говорить о том, что дорого и существенно. Потому предисловий я избежала.
– Ты… помогал мне.
Рид коротко сделал заказ, вернул взгляд на меня – чуть прищуренный, слишком многослойный, чтобы распознать. Я готова была потратить годы, чтобы изучить, сколько всего вариаций этого взгляда существует в природе.
– Помогал.
Он не стал юлить тоже.
– Это было законно?
Мне было важно это знать.
– Нет.
Значит, еще тогда… я ему понравилась, задела, зацепила – душа возликовала. Я надеялась на это, силилась верить по мере возможностей, но услышать об этом было бесценно.
– Ты не должен был оставлять мне деньги и документы, ведь так?
– Не должен был.
Он не прятался, это подкупало. Умел говорить спокойно и прямо, не скрываться за ширмой, быть тем самым собой, рядом с которым мне хотелось растянуться счастливой псиной и подставить пузо.
«Значит, понравилась…» Как же долго я хотела это выяснить наверняка, позволить себе искупаться в незамутненной радости. И теперь чувствовала себя так, как будто вместе с кофе мне принесли бутылку шампанского. Внутри волшебный газ нежности и восторга. Но спустя секунду мысли уже переключились на другое: пусть я ничего не знала об устройстве Комиссии, но догадывалась, что нарушение закона, совершенное своими, там навряд ли терпят.
– Это было… наказуемо?
Линия его губы покоряла, магнитила к себе взгляд.
– Пусть тебя это не беспокоит.
И почуялось вдруг, что он не сдвинулся бы с места ради своих целей и принципов. И никто ему не указ. С неожиданной ясностью я поняла, зачем пришла сюда сегодня – чтобы уйти вместе с этим мужчиной. Не по отдельности, но как пара…
– Значит, ты почувствовал то же, что и я… значит, с этого момента…
«… мы будем вместе».
Ведь иногда люди встречаются так, что слипаются, когда не нужны предисловия и ухаживания, когда сразу готов обнять и не отпускать…
– Инга…
Но меня уже несло. Не для этого я рвалась сюда, чтобы что-то прояснять – я все прояснила.
– Скажи, что дальше начнется чудесный этап наших поисков средства, как стать еще ближе…
– Инга…
В многослойный взгляд добавился еще один уровень, такой же непонятный, как и предыдущие.
– Все получится!
– Помолчи. Минуту.
Рид умел говорить мягко, но так, что невозможно не подчиниться. И мне пришлось прикусить язык, хотя выпускать вожжи из рук я не была намерена, я желала, чтобы моя телега мчалась по выбранной мной, а не кем-то другим, дороге.
– Ты забыла…
Я ничего не забывала.
–…Я комиссионер. И у нас с тобой очень разное излучение. Едва ли ты осознаешь насколько.
– Мне все равно.
Знала, что нельзя встревать, но у меня всегда было плохо с терпением.
– Не все равно мне.
Копилось ощущение, что не мои ноги устойчиво формируют почву, а что почва самопроизвольно начинает деформировать ландшафт. Нет, не теперь…
– Мои прикосновения убьют тебя.
И мне надлежало молчать?
– Мы найдем способ…
– Не перебивай.
Зыбкое ощущение, что он что-то уже решил, что-то для меня неприятное.
– Пока ты… искала путь назад, я проверял все возможные варианты для того, что ты… называешь… «вместе».
– И?
Мне совсем не хотелось произносить это самое «и». И тем более слушать то, что последует следом.
– И его нет.
(I Was the Lion – Never Take Me Alive)
