Его рука ускоряется.
В следующую секунду на мой живот, грудь брызгает его сперма. Теплая. Ванную комнату заполняет еще один запах. Снова новый. И снова его.
Владимир кончает прямо на меня. Зажмуривается, не скрывая удовольствия. Долго. Несколько секунд. В конце он сильно сжимает головку и тихо стонет.
— О, да, — наконец, произносит низко. — Как я этого хотел.
Я не шевелюсь. Так и сижу с разведенными ногами, таращусь на него. Во рту сухо, тело пылает. Соски ноют.
Он бросает на меня расслабленный, вальяжный взгляд. Как всегда, уверенный, властный, я невольно сжимаю колени и съеживаюсь.
— Я первый в душ, — объявляет. Поворачивается ко мне спиной и забирается в кабину. Включает воду и начинает намыливаться.
Пару секунд я разглядываю его упругую задницу. Потом смотрю на себя.
Вау.
Сажусь чуть прямее и терпеливо жду своей очереди. Он не взял меня. В какой-то момент передумал. Почему? Не мог же он почувствовать, что я думаю о другом? Или мог? Может, заметил отсутствие кольца? Я так себя накручиваю, что мне кажется, будто безымянный палец правой руки покалывает.
Крепче стискиваю колени. Боже, он избил Тараса! Я умираю от желания, чтобы он вышел из душа и трахнул меня. Касаюсь пальцами своего живота, размазывая по нему сперму. Она вязкая, ее много. Я трогаю соски. Сжимаю их по очереди. Меня никто не видит. Я подношу руку ко рту и касаюсь языком. М-м-м. Облизываю свой палец. Терпкий вкус, ни на что не похожий. Но и не противный.
Владимир моется быстро, выходит из душа, наскоро вытирается полотенцем. Бросает его на пол, тянется за халатом.
Черты его лица расслаблены, как и тело. Разница между заведенным и удовлетворенным мужчиной разительна.
— Твоя очередь, — он бросает на меня взгляд и выходит из ванной.
Я осторожно слезаю со столешницы. Кругом осколки разбившейся вазы. Также я замечаю немного крови — кажется, он порезал ногу, пока трогал меня. И даже не заметил.
Глава 23
Несколько секунд я стою под прохладным душем и отдыхаю. Мне приятно. По привычке жду, что в ванную комнату вот-вот постучит Виолетта Степановна и спросит, чем это я там так долго занимаюсь. Воду нужно экономить! Тогда мне следует скорее выключить кран и начать вытираться полотенцем.
Но никто не стучит, не подгоняет. Следом я понимаю, что не будет подгонять больше никогда.
Широко и счастливо улыбаюсь.
Владимиру нет дела до того, сколько времени я провожу в ванной и что там делаю. Это так… непривычно. Я давным-давно поняла, что контроль диктатора — не норма. У бабушки куча заскоков, из-за ее возраста ей нужно делать скидку. Но подобным образом я жила всю жизнь и приспособилась.
Веника у меня нет, поэтому я разматываю побольше туалетной бумаги и осторожно собираю осколки в кучу, дабы больше никто не порезался о следы нашего… с мужем помутнения. Бросаю взгляд на столешницу и вновь кусаю губы.
Владимир был так возбужден… Боже, я и представить не могла, что он, всегда отстраненный и будто равнодушный, способен на столь сильные эмоции. Пусть даже это похоть. Смотрел, смотрел, смотрел на меня. Трогал, лизал. Что бы случилось, если бы я поощрила? Застонала бы ему в рот, например. Или прошептала «еще». Просто бы его погладила по плечам. Он бы сорвал с меня трусы, не сомневаюсь даже.
Щеки начинают пылать. Мне не стоит об этом думать. Суток не прошло с тех пор, как он подрался с Тарасом. Я понятия не имею, жив ли тот вообще? Может, у него внутреннее кровотечение, а я здесь… смакую воспоминания о горячем петтинге с мужем.
Боже… Я никак не могу решить, как мне себя вести! И совета спросить не у кого. Кажется, что бы я ни сделала — всё лживо и неправильно.
Аккуратно расставляю баночки с шампунями на столешнице. Закутываюсь в халат и выхожу в коридор.
Владимир в спальне. Моя сумка — тоже. В ней ночная сорочка и запасное белье. Ладно.
Как ни странно, после всего пережитого я чувствую себя смелее. Если поначалу я не понимала, чего ожидать от Владимира, теперь знаю точно — бить он меня не собирается. Принуждать к сексу — пока тоже. Я могу делать что захочу. Даже бежать — наказывать он не станет. Просто вернет отцу.
Я вдруг думаю о том, что могу одеться и уйти. И он не станет препятствовать.
Ого-о.
Свободы становится слишком много. Я буквально захлебываюсь в ней. Немудрено запутаться и наломать дров.
Захожу в спальню и на мгновение замираю в дверном проеме. Владимир лежит под одеялом, смотрит в телефон. Перед моими глазами возникают картинки, где он обнаженный. Держится за свой член. Глаза темные, взгляд голодный, требовательный. Я тут же смотрю в пол.
Мы с Тарасом, разумеется, не только целовались. Обсуждали секс и даже планировали его. Но не в цехе же заброшенного гидролизного завода по-быстрому, пока диктатор обрывает телефон! В Москве же Тарас чувствовал себя крайне некомфортно. Я приходила к нему в гостиницу, когда он приезжал. Петтингом мы занимались, но до разрядки друг друга ни разу не доводили. Это казалось как-то… противоестественно и стыдно. Тарас утверждал, что я особенная и всё случится после нашей свадьбы как полагается. Я поражалась его терпению, ведь у него до меня тоже никого не было. Хотя в глубине души я, честно говоря, подозревала, что он не хранит мне верность. Симпатичный парень — девственник в двадцать один год? Сомнительно. Я спрашивала, он заверял, что ждет.
Мы заигрались в нашу запретную любовь. А в тот момент, когда пришлось действовать, — сплоховали оба.
Владимир, судя по всему, особенной меня не считает. Он захотел на меня кончить и сделал это.
Дымарский отрывается от экрана на пару секунд, потом возвращается к переписке. Наверное, там что-то сильно интересное.
Я подхожу к сумке, достаю свои вещи. Возможно, мне следует вернуться в ванную комнату и переодеться там. Но что уж.
Снимаю халат, полностью обнажаясь. Расправляю сорочку, как слышу голос:
— Повернись спиной.
— Зачем? — перевожу взгляд на него. Он смотрит внимательно. Кажется, моя грудь всё же поинтереснее будет букв на экране мобильного.
— Пожалуйста, — отдает дань вежливости, хотя в голосе и намека нет на просьбу.
Я поднимаю вверх руки и грациозно поворачиваюсь вокруг оси, продемонстрировав себя. В школе я занималась танцами. Русскими народными, правда, но кое-какие движения знаю и из современного.
Владимир подается вперед.
— Это что, синяки? — он хмурится. — На бедрах. Это… не сейчас же? Они желтые.
— Отец всыпал ремнем в день помолвки, — говорю я. — Из-за Тараса. Добавишь?
— А надо? — он возвращается на подушку и тянется к телефону.
