— Да?
Чтобы произвести солидное и внушительное впечатление, мне врать незачем. Вполне достаточно сказать, чем я занимаюсь, и все остальное происходит само собой. Так и сейчас. Только я постарался сказать о себе как можно меньше.
— Прошу прощения, что побеспокоил, — сказал я. — Меня зовут Мартин, я адвокат. По важному делу я разыскиваю вашу соседку Веронику.
Тишина.
— Веронику? — переспросила женщина.
— Да.
— Здесь нет никакой Вероники.
Черт. Чтоб тебя!
Я помедлил, но всего лишь секунду:
— Можно войти?
— Конечно, — ответил голос. — Входите и позвоните ко мне. На двери табличка: Свенссон.
Послышался сигнал, и дверь открылась.
* * *
В доме был лифт, но я предпочел подняться по лестнице. Идея принадлежала Люси: хорошая тренировка для ягодиц и бедер никогда не вредит. На третьем этаже на одной из дверей действительно значилось “Свенссон”. А та дверь, в которую входили мы с Вероникой, наоборот, была без таблички. Последний раз тоже? Я не помнил.
Едва я коснулся звонка, как дверь Свенссонов распахнулась. Пожилая женщина с лукавой улыбкой пригласила меня в квартиру. Инстинктивно она вызвала у меня симпатию. Старая — наверняка за восемьдесят, — но необычайно живая. Очень важно отличать физический возраст от ментального. Иные тридцатилетние ведут себя так, будто им семьдесят, а иные девяностолетние умом не хуже сорокапятилетних.
— Харриет, — представилась женщина, пожимая мне руку.
— Мартин, — сказал я. — Извините за неожиданное вторжение. Как я уже говорил, я ищу вашу соседку, Веронику. — Я показал на соседнюю дверь.
Харриет вышла на площадку и удивленно посмотрела туда, куда показывал мой палец.
— Там нет жильца по имени Вероника, — сказала она.
— Несколько недель назад она там жила.
Харриет решительно покачала головой.
— Нет, — сказала она. — Это не так.
Надо сохранить самообладание. Паника — штука скверная.
— О’кей, — сказал я. — О’кей. Сформулирую иначе: несколько недель назад я был именно в этой квартире. В обществе женщины, которая называла себя Вероникой. Высокая блондинка, красивая. У нее были ключи от этой квартиры, и ничто не указывало, что она там впервые. Может, вы ее видели в доме?
Я попытался вспомнить, как выглядела квартира. Маленькая двушка — спальня и гостиная. Белые стены, ванная комната выложена светлой плиткой. На кухне шкафчики из “ИКЕА”. Нейтральная мебель, от которой веяло безвременьем. Зеленые растения и мягкая постель. Картины на стенах, но фотографий немного. Я лихорадочно напрягал память. И чем больше размышлял, тем больше уверялся: я не видел ни одной фотографии. Единственные предметы в квартире, какие можно бы назвать приватными, это одежда, брошенная на диван и на кровать. Я и холодильник открывал. Смотрел, не пусто ли там.
Харриет нарушила ход моих мыслей:
— Да. Кажется, я видела женщину, о которой вы говорите. Очаровательное существо. Но она появлялась в доме всего несколько раз. Как и другие, кто пользуется этой квартирой.
— Другие? — вырвалось у меня. Глупый вопрос.
Харриет кивнула:
— Наш дом — жилищный кооператив, а я вхожу в правление. Все квартиры находятся в собственности членов кооператива. Кроме как раз вот этой, которая является общей гостевой квартирой. Так что ваша подруга, по всей видимости, знакома с кем-то из здешних жильцов, и он разместил ее здесь как гостью. Среди членов кооператива нет никого по имени Вероника.
Я кивнул, пульс у меня участился. Было бы просто замечательно, если бы все получило логическое объяснение. Я ведь и сам солгал Веронике, что живу в вилле, где недавно затопило подвал, а потому нам лучше встретиться у нее. В том, что она тоже солгала, ничего странного нет. Ну, солгала и солгала. Возможно, эта квартира действительно была ее домом в те дни, когда мы с ней встречались. Она вовсе не обязана сообщать мне, где живет на самом деле.
— Вы можете обойти жильцов, — сказала Харриет с усмешкой, — и выяснить, кто ее знакомые.
Это, конечно, ни к чему. Но я прошелся по лестнице и проверил все фамилии на дверях. Ни одной знакомой. Уехал я оттуда с прежним ощущением, что попался на обман.
13
Когда я вернулся домой, в квартире пахло чесноком. Примчалась Белла, с разбегу бросилась мне на шею. Загипсованная рука сильно ударила меня по затылку. Силы в ее маленьких ножках наверняка хватит, чтобы в свое время завоевать на Олимпийских играх золото по гимнастике, надо только записать ее в гимнастическую секцию.
— Папа, сегодня мы лепили фигурки. Пойдем посмотришь!
Она выпустила мою шею и упала на пол. Быстренько поднялась на ноги и потянула меня за руку.
До похищения она всегда называла меня Мартином. А теперь все время называла папой. Малая часть меня считала, что это неправильно. По той же причине, что и всегда. У нее уже есть папа. Покойный, конечно, но все равно настоящий папа.
Люси на кухне чистила креветки. Увидев меня, она просияла, но сникла, когда разглядела задумчивое лицо.
— Что случилось?
— Позже поговорим, — сказал я.
Я пока не решил, стоит ли рассказывать Люси, что произошло. Но, с другой стороны, мне больше не с кем поделиться своей тревогой.
Беллины человечки рядком выстроились на кухонном столе. Три маленькие фигурки из коричневой глины, похожие на Горлума.
— Замечательные! — сказал я.
На первых порах хлам, который Белла притаскивала домой из детского сада, сводил меня с ума, однако со временем я научился ценить его. Все эти рисунки, камешки и пластилиновые поделки доказывали, что в течение дня она чем-то занималась. И я это одобрял.
Рубашка липла к спине. Воздух был влажный и душный. В небе собирались темные тучи.
— Гроза будет, — сказала Люси.
— Дождик, — добавила Белла.
— И наверняка гром и молния, — докончил я.
Белла так резко побледнела, что я даже не успел заметить переход.
— Не надо молний, — прошептала она. — Не надо молний.
Крупные слезы покатились по ее щекам. Она до смерти боялась грозы. Мне кажется, это связано с авиакатастрофой, унесшей жизни ее родителей. Той ночью была ужасная гроза. Но Белла вряд ли об этом знала. Ее не было в самолете.
— Ладно, — сказал я. — Без молний.
Будто я мог хоть чуточку распоряжаться погодой.
Я осторожно подхватил девочку на руки. Она снова обняла меня за шею, да так крепко, что я едва дышал.
— Было ужас сколько молний, — прошептала она. — Ужас сколько.
