— Да все одно: что есть вьюга, что нет, дорога не та, что летом.
— Ты хорошо помнишь дорогу?
— Дорога… Это ж, по сути, и не дорога. Нам и летом-то пришлось тяжко через леса ломиться, через реки переходить, пролезать через щели в завалах… нынче я не разумею, как мы управимся. — Помолчав, Треден резко сказал: — Да не управимся мы. Замерзнем, пропадем. Это смерть, по лесу в зиму шарахаться. Ежели останемся в этой пещере самую стужу переждать, то еще, может, и выживем, а так – нет.
— Мы дошли до гор, — проговорил задумчиво Зен. — По сути, мы уже на месте. Осталось только пройти их.
— То-то и оно. Я знаю только одну лазейку, через которую можно в Мэзаву перебраться, да и ту видел много лет назад, летом. Кто знает, может, тот путь давно завалило или о нем уже знают мерзавцы-мэзавцы?
— Почему мерзавцы? — вклинилась я в разговор.
— Потому что мерзавцы, — отрезал бородач. — Все до одного. И все до одной…
— А имперцы все сплошь лапочки-зайчики? И вообще, откуда тебе знать, какие они, мэзавцы? Ты лично общался с ними? Пострадал от них? — рассердилась я.
— Я не пострадал, а вот Зен – да! — запальчиво ответил мэнчи.
Когда речь зашла о желтоглазом, он сразу напрягся и, поглядев пронзительно на Тредена, лишил его желания рассказывать дальше. Но я все равно попыталась выведать подробности:
— Пострадал? Как?
— Мы не идем в Мэзаву, Ирина, — ответил за него сам Зен. — Мы идем через Мэзаву.
Мои брови приподнялись. Все это время я пребывала в уверенности, что мы как раз-таки собираемся в Мэзаву. Я хотела спросить, куда же это мы собираемся, если не в Мэзаву, но передумала.
Они вдвоем могут собираться куда угодно. А мне лучше оказаться в Мэзаве, где женщин боготворят. Когда выдастся удачный момент, я покину мэнчи, и не придется больше задаваться вопросами, друзья они мне, или нет, и стоит ли им доверять.
Негромкий храп Тредена разносился по пещере. Этот был уютный и успокаивающий звук, и он совсем не раздражал меня, ведь я не спала и не пыталась заснуть. Я вспоминала Кирила и его предостережение: «Матери опаснее отцов»… И как это толковать? То, что женщины по сути своей более живучи и хитры, я итак знаю. Был ли сам Кирил в Мэзаве, или в империи принято думать плохо о стране женщин? Я перевернулась на другой бок.
Зен тоже не спал, он поддерживал огонь. Со своего места я видела только темную спину мэнчи.
— Зачем ты забрала птенца? — спросил он негромко.
— Я сплю вообще-то, — проворчала я, недовольная тем, что он всегда безошибочно засекает мой взгляд.
— Нет, не спишь.
Я пошевелилась и вздохнула. Сон действительно не шел, и для удобства хотелось принять вертикальное положение. Вздохнув еще, я поднялась, откинула изрядно потрепанную косу за спину и подошла к огню.
Присев, стала смотреть в этот завораживающий «телевизор».
— Зачем ты забрала птенца? — повторил Зен.
— Уже говорила. Эти ваши гуи очень ценные птицы.
— Да, если обучены.
— Так я и обучу его.
— Ты ничего не знаешь о гуи.
— Кое-что знаю благодаря твоим же россказням, — мило улыбнулась я, хотя настроение у меня было совсем не милое.
— Тогда должна помнить, что многие гуи, вырастая, оставляют хозяев и ищут пару на свободе.
— Улетит, и ладно. Невелика беда.
Мой легкомысленный тон явно разозлил Зена, и я поежилась от силы его взгляда. Примерно так же он смотрел на меня в тот ужасный месяц, когда мы сидели в доме Тредена и медленно выздоравливали после обоюдных попыток друг друга прикончить.
— Птенца оставим в пещере, — не допускающим возражений тоном произнес Зен. — Он производит много шума и ему постоянно нужно мясо.
— Какой ты добрый, Зен, — сухо ответила я. — Хочешь оставить живое беспомощное существо умирать в темени и холоде?
— Свернем ему шею. Лапки можем отрезать и забрать, чтобы потом продать на эликсиры.
— Нет. Птенчика я не брошу, и даже когда у нас совсем не останется еды, не позволю вам с Треденом и тебе, Млад, — я покосилась на волка, который лежал возле Зена и поглядывал на нас, — зариться на мясо, предназначенное для него.
Взгляд мэнчи стал еще острее.
— Намерено все усложняешь? Ты о себе-то не можешь позаботиться, не говоря уже о гуи, с которыми не справляются даже мастера. Мы почти в Мэзаве, и пересечь ее нужно как можно более незаметно. Крики птенца могут нас выдать.
Я снова стала смотреть на огонь. Зен, конечно, прав. С птенцом слишком много мороки и иногда он бывает очень криклив… но с другой стороны, я же не собираюсь, как мэнчи, незаметно пересечь территорию Мэзавы. Мэзава и есть моя цель, и что-то подсказывает мне, что я отлично там устроюсь, и с птенцом мне помогут.
Но Зену об этом знать не обязательно. Помолчав немного, я проговорила:
— Мы в ответе за тех, кого приручили. Так у меня дома говорят. Раз я взяла птенца, то не оставлю уже. Он мой. Этот вопрос не обсуждается.
— Не обсуждается… — повторил Зен и нехорошо усмехнулся, так что у меня даже мурашки побежали по телу. — А ведь мы с тобой договорились все обсуждать, Ирина.
— Тогда не было времени обсуждать, — попыталась я выкрутиться.
— Было. Ты не послушала меня и просто взяла птенца.
«Въедливый, зараза», — подумала я и сказала:
— Да, я сглупила, но теперь уже ничего не изменить. Птенец с нами.
— Да, пока он с нами. Но тащить его дальше небезопасно. Ты же не глупа и сама понимаешь это… или у тебя снова что-то на уме? Что ты задумала?
«Да перестань ты уже пялиться на меня!» — взмолилась я про себя и протянула иронически, глядя на мэнчи:
— Зен, милый, все, чего я хочу – это вернуться домой. Все остальное меня не интересует. Птенец поможет мне в этом, и я не собираюсь оставлять его здесь со свернутой шеей и без лапок.
Сказав это, я была готова к странной реакции, но не к настолько странной! Желтоглазый вдруг схватил меня за руку, дернул на себя, так что я на него упала, и, опаляя ухо дыханием, отчеканил в него:
— Милый? Я тебе не «милый», Ирина. Все эти хитрости декоративок используй на ком-то другом.
— Какие… еще… хитрости? — задыхаясь от неожиданности, промолвила я.
— Ласковые слова, взгляды – все это… Мы договаривались с тобой быть честными, не юлить и помогать друг другу. Считаешь, что умнее нас? Что можешь использовать, хлопая ресничками? Тогда мы оставим тебе в пещере с твоим же птенчиком. Поняла?
Я перепугалась не на шутку, но сумела взять себя в руки.
— Идиот, — выдохнула я зло, и пихнула его в бок, — какие еще ласковые слова и взгляды? Какое еще хлопанье ресничками? Это была ирония, сарказм… Ни одному мужику или мэнчи в этом мире от меня никогда не дождаться ласкового слова, понятно тебе? Как ты вообще до этого додумался? Голова после мороза плохо работает?
