— Боже мой, — выдохнула я, и Треден тут же среагировал, но не так, как обычно. Вместо того чтобы ругать меня за то что я упоминаю бога, он произнес возбужденно:
— Боги увидели это, и послали меня на спасение Зена. Да, да! Я тогда сокрушался, что ушел за водой надолго, но ведь это и спасло Зена. Приди я раньше, меня бы убили вместе с ними… а так мы спаслись, и теперь Зен – сильный мужчина. Теперь при встрече бояться надо им.
Услышав в голосе мэнчи несвойственную ему злорадность, я сказала:
— Я не хочу никого оправдывать, Треден, но, думаю, понимаю, откуда такая жестокость. Некоторым декоративкам все-таки удавалось сбежать в Мэзаву, и они наверняка рассказывали, как с ними обращались: клеймили, насиловали, били, продавали, как вещи… Жестокость порождает жестокость.
— Знаю я… В Империи нехороший порядок и жизнь тяжелая. Но что-то я не слыхал, чтобы младенцев безвинных выбрасывали умирать, если те были не того пола. У нас выхаживают всех, даже больных и уродов. Каждый человек имеет право на жизнь! Каждый чем-то ценен.
— Эх, Треден… В идеальном мире, наверное, так и есть – каждый ценен и царит доброта. Но даже там, откуда я родом, когда то во время войн детей врагов на колья поднимали. Что-то есть темное и неконтролируемое в самой нашей человеческой сути…
— Вот именно. Вот зачем я тебе это рассказываю. Любят у нас болтать о том, что в Мэзаве все добрые да хорошие. Но это не так! Даже если ты сама мэза, тебе надо быть осторожной. Если мы с Зеном попадемся местным на глаза, нас прикончат сразу, но ты – другое дело. Они тебя не тронут. Но осторожность не помешает все же.
— Кстати, вопрос. Как это ты решился на такое опасное путешествие? Ведь знаешь, чем это может кончиться.
— Сказать по правде, — признался Треден, — у меня такое чувство, что все повторяется: молодые дураки, бегство, Мэзава… Вот я и пошел с вами, приглядывать. Может, боги меня вам в защитники назначали. Может, снова мне доведется кого-то спасти.
— Э-э, нет! — возмутилась я. — У нас совсем другая ситуация. Так что, пожалуйста, давай без всего этого. И вообще, настройся на позитивный лад! Вы с Зеном доберетесь, куда хотели, а я – куда хочу я, и все будут довольны.
Бородач хмыкнул, всем своим видом выражая сомнение. Да и мне, в общем-то, стало не по себе от его рассказа. Уже второй человек предостерегает меня насчет Мэзавы. Но больше мне некуда идти… разве что домой. Но как попасть домой? Увы, пока у меня нет ясного ответа, одни только домыслы да предположения.
Мы продолжили путь с утра. Вьюга, побушевав, унесла с собой морозы; заметно потеплело, и снег стал снова мягким, податливым. Мы шли за Зеном по дороге, которую он выбрал для нас вчера – с одной стороны горы, с другой – лес, а впереди неизвестность. Как человек, совершенно не приспособленный к таким переходам, да к тому же плоховидящий, я просто тащилась вслед за мэнчи, старалась не выронить лыжи из рук, надеялась, что птенец не поднимет ор, требуя очередного кормления, и вздрагивала от каждого звука. Мне казалось, что ослепительные снега в горах только и ждут момента, чтобы сойти да погрести нас под собой. В дополнение ко всему этому, у меня еще и началось расстройство кишечника, что неудивительно, если вспомнить, чем мы питались последние дни.
Недовольство изливалось из меня порционно, горестными вздохами. Я притормаживала, когда низ живота особенно чувствительно прихватывало, прикидывала, куда можно отбежать в случае, так сказать, «аварии», и ненавидела весь окружающий мир и саму себя в придачу. На кой черт я поехала на Алтай? Почему не послушала себя и не улетела в теплые края греть бока? Не было бы тогда никакого перемещения, не было бы тогда никакой Циты!
Зен остановился и, повернувшись ко мне, спросил:
— Что с тобой? Еле плетешься, вздыхаешь.
— Со мной Цита, — угрюмо пробурчала я, глядя на мэнчи исподлобья.
— Что? — не расслышал он.
— Живот болит! — рявкнула я.
— Терпи. Молча, — медленно отчеканил Зен, и приложил палец к губам. Развернувшись, он продолжил протаптывать для нас дорожку. Я шмыгнула носом, поправила сумку, и выронила лыжу.
Треден, шедший позади, поднял ее. Отдавая лыжу, уточнил:
— Животом маешься? Я тоже. Видать, скверно мы вчера накашеварили.
— Значит, тебе тоже плохо?
— Боюсь обдристаться, — простодушно ответил бородач.
— Я тоже, — призналась я. — Вот будет потеха, если мэзавцы найдут нас по таким следам!
Мы с Треденом одновременно ужаснулись такому пессимистически-унизительному прогнозу и потерли животы, тогда как Зен продолжал энергично и бодро идти вперед на пару с Младом.
— Зен ел то же, что и мы, но ему хоть бы хны, — сказала я. — Шурует по снегу, как заведенный, даже дыхание не сбилось.
— У него всегда был крепкий желудок. Он даже камни переварит, — усмехнулся Треден.
— Не мужик, а терминатор, — с завистью проговорила я.
— Чего встали? — подал голос «терминатор», и мы двинулись за ним.
Если бы Зен шел один, или бы его сопровождал только Млад, они бы прошли куда больше. Но желтоглазый был не один, и ему приходилось учитывать немолодой возраст Тредена, мою хилость, а также наше общее недомогание. Так что, пройдя наиболее опасный участок, и спустившись к лесу, мы сделали привал.
Треден сразу отбежал подальше. Я же оставила сумку с гуи на снегу и стала ломать веточки ели, чтобы наложить их в сумку, а Зен тем временем копошился в сумке Тредена, доставая еду. Нашлись только сухари да сало; мед и масло мы пока не трогали, берегли для сбиты.
Я нарвала веточек, сунула в сумку птенцу. Бессовестная малявка больно цапнула меня за руку и заверещала, требуя еды.
— Тихо ты, — проговорила я, быстренько доставая кусок мяса и нож, чтобы разрезать его на более мелкие кусочки. — А то кормить не буду.
Пока я резала мясо, птенец продолжал верещать. Зен встал, наклонился над птенцом и, подняв его безо всякого почтения и осторожности, схватил за клюв. Затем, пока обескураженный птенец пялился на него, перевязал его клюв лоскутом.
— Ты-т-ты чего делаешь? — возмутилась я и, отшвырнув мясо, попыталась забрать бедного птенчика. Зен вытянул руку и, удерживая меня, сказал ровно:
— Отойди.
— Отдай мне птенца!
Я навалилась на Зена и снова попыталась вырвать свое пернатое сокровище из его рук. Вторая попытка тоже оказалась неудачной.
— Я предупреждал, что птенец будет шуметь. Я предлагал оставить его. Ты меня не послушала. А я больше не буду слушать тебя. Гуи останется у меня, и обращаться с ним и кормить его я буду тогда, когда сочту нужным.
— Но он мой!
Сунув шокированного птенца себе под мышку, Зен отчеканил:
— Не нравится моя компания и мои решения – уходи. Но если хочешь идти с нами и под моей защитой, то будешь слушаться. Поняла, Ирина?
