«Боже мой», — пронеслось у меня в голове, и живот скрутило узлом. Никаких перегородок, никаких мер безопасности, просто гуи, просто ветер, просто темнота и просто я – напряженная до онемения.
— Зе-е-ен, — шепнула я, и попятилась, когда голова Арты оказалась практически у самой моей головы. Одно движение – и они соприкоснутся… Сердце заколотилось у меня в горле.
— Не бойся, — шепнул проклятый желтоглазый, — гуи помнят все. Скажи ей что-нибудь.
—К-крошка, — выговорила я, ощущая физически, как седеют мои волосы, — т-ты меня помнишь?
Жесткий клюв раскрылся и издал громкий короткий звук. Я беспомощно открыла рот и, уловив слова Зена «расслабься», чуть не расслабилась до обморока; Зен меня удержал и даже – гадкий волчина! – рассмеялся тихонько. Арта снова раскрыла клюв, но на этот раз кричать не стала и просто заехала им прямо мне в лоб, не больно, но. Я машинально подняла руку, защищая лицо, и почувствовала, как на ней сомкнулся клюв!
Мои ноги ослабели, глаза зажмурились, и, готовая встретить агонию и боль, я напомнила себе обязательно проклясть этого безалаберного Зена перед смертью! Однако ни боль, ни агония, ни, тем более, смерть, не наступали. Я жила и чувствовала, как мою руку щупают, словно бы проверяя на мягкость...
— Она так ласкается, — объяснил Зен.
Я осмелилась открыть глаза. Арта, опустив голову, смачно «лобызала» мою руку, пробуя языком.
— Подними другую руку, — сказал Зен.
— Чтобы она и ее съела?
Желтоглазый снова рассмеялся. А гуи, услышав мой голос, подалась вперед еще активнее и выпустила мою руку из клюва. Рука моя осталась не откусанной, зато теперь прямо передо мной нависало создание, которое я до сих пор не могла определить ни в птицы, ни в монстры – птицемонстр, в общем!
— Крошка, веди себя хорошо, — проговорила я слова, которыми когда-то успокаивала вредного маленького птенчика. Если гуи и правда все и всех помнят, она должна как-то среагировать, желательно – отойти!
«Крошка» потянула меня на этот раз за ногу, выжала из меня панический писк, и, стащив сапог, победоносно расставила крылья в стороны.
— Арта, брось, — строго сказал Зен, и, отпустив меня, пошел к ней отбирать сапог.
Я отошла немного на желейных ногах, и, наведя на них стеклышко, увидела, как гуи ласково прихватывает клювом руки мужчины. Ласки у нее такие? Нежности?
— Ира, подойти, — позвал Зен.
— Нет уж!
Он остался на месте и начал рассказывать:
— Зря ты боишься. Арта умная, как и все самочки. Она бы и чужому человеку ничего не сделала, не говоря уже о тебе.
— Как она может меня помнить? Она ведь была совсем маленькой…
— Я же говорю – гуи помнят все.
Я ничего не ответила, продолжая их рассматривать. В кровь выплеснулась щедрая порция адреналина, так что меня в буквальном смысле слова трясло. Зато и жизнь стала чувствоваться ярче, полнее... каждый вдох, каждое мгновение ощущались глубже, чем обычно, и постепенно я стала понимать, что бурлит во мне уже не страх, а чистый восторг.
Арта, наша Арта… помнит меня…
Зен побыл с ней еще немного, затем закрыл решетки, деревянные панели, и еще раз подвел меня к гуи. Арта поизучала мое лицо, подергала за волосы, пихнула в грудь и плечи, проверяя мою устойчивость, затем попыталась снова снять с меня сапог.
Я уже не боялась так, и, глупо улыбаясь, говорила с ней, называя хорошей девочкой, умницей, красавицей… В какой-то момент она отошла от нас и стала тереться о стены.
— Я постоянно вспоминаю, — сказал вдруг Зен, — как хотел сломать Арте шею и оставить в той пещере, а ты останавливала меня. Ты была готова бороться со мной за нее, а бороться со мной дело гиблое… Я знаю, насколько тебе претит материнство, но, Ира, какой матерью ты могла бы стать!
Эти слова ударили меня, как ток.
Мать? Я? В этом мире? Никогда.
Зен прижал меня к себе, защищая от ветра, и я закрыла глаза. Не хочу думать о плохом, и не буду… Сегодняшний вечер выдался неожиданно ярким, и принес мне столько впечатлений… Пусть они останутся в памяти как счастье. Адреналиновое, запрещенное счастье.
Глава 17
Бомба тикала, и это я ее запустила. Если бы я придерживалась своего плана, меня было бы сложно подставить или улучить в чем-то, а так, я дала своим тайным недругам достаточно возможностей, чтобы уничтожить меня.
Состязания продолжались. Нужно же было как-то развлекать мэз, и нужно же было как-то организовывать мужскую очередь в их постели? Я присутствовала на всех игрищах, но больше не выходила в самую толпу вместе с Фланой, а наблюдала за всем, стоя рядом с Вандерией, Драганом и двумя мэзами. Обе проявили ко мне интерес, но не как к человеку, а как к собачке со странным окрасом: мила, необычна, но это всего лишь «собака».
Этим изнеженным холеным созданиям, на чьих лицах краски и пудры было столько, что, приложив к ним лист бумаги, можно было получить отпечатки, становилось не по себе, когда я подходила. Еще бы! Ванде не распространялась о том, что это я готовила для них покои, подбирала предметы обстановки, и тем более не упоминала, что я отлично рисую, так что они считали меня дикаркой, ничего не знающей и ничего не умеющей. И – бывшей декоративкой, страдалицей, пережившей ужасы Ниэрада; живым примером того, как мучают и калечат психику женщин в империи.
Разумеется, несчастной и дикой я не выглядела, но для этих дамочек это не имело значения: они относились ко мне очень по-доброму, но, опять же, как к полуслепой собачке, которая не достойна того, чтобы разговаривать с ней по-человечески. Они хвалили меня за выбор платья, спрашивали, кто так красиво заплетает мне косу, улыбались дежурно, и отворачивались, ведь их занимала важнейшая, можно, сказать, стратегическая задача: кого же пригласить этой ночью?
Эта же мысль занимала ум Вандерии. Она продолжала играть роль добрейшей «мамочки» и постоянно осведомлялась, как мне живется, всем ли довольна. Я отвечала, что всем довольна, а про себя думала, что рассказал ей обо мне Кетней, и когда?
Но вернемся к стратегическим задачам Мэзавы, игрищам и постелям мэз.
Как сказала Флана, все всадники Утхада уже успели поритуалиться с мэзами. Все, кроме Зена… Странно, не так ли? Поначалу, глядя на своего имперского волка в толпе, ждущего очереди, чтобы себя показать, я жутко нервничала и психовала. Если он выиграет, то… Однако Зен стабильно держался в середняках. Руки у него оказывались слабоваты, и он падал с перекладины; дыхалка подводила, когда мужчины выясняли, кто всех быстрее; выпущенные им стрелы летели мимо цели… Зен старался казаться обычным мужиком средних способностей. Каждый раз, когда он проваливался, мое тщеславие торжествовало, ведь я знала, что делает он это для меня. Но проигрышей было мало, чтобы избежать ритуалов.
