Поговорив еще немного с Распорядительницей, я стерла ей воспоминания о «вторжении» и, уставшая, вернулась к Зену. Теперь мне самой стало дурно, замутило от утомления. Мой волк ничего не сказал, просто обнял, а потом отнес на кровать. Я заснула мгновенно.
***
Когда я проснулась, а это случилось уже днем следующего дня, Зен был в комнате. Он и Млад. Волк по недавно установленной традиции лежал на кровати со мной и охранял. Защитник мой хвостатый… Подняв руку, я погладила его бок, выцепив при этом отходящий клок шерсти.
Зен присел ко мне на кровать с другой стороны; он внимательно на меня смотрел, оценивая мой вид, и ни о чем не спрашивал. Я тоже какое-то время молча на него смотрела. В голове было ясно, и я помню, к какому выводу пришла после того разговора с Распорядительницей. Ответы мне может дать только Великая матерь. Но даст ли она мне их?
— Если я найду врата и ключи к ним, ты уйдешь со мной? — тихо спросила я.
— Да, — ответил Зен без сомнений.
Иного не ожидала…
Но-я то пока ничего не знаю о вратах, мне нужно попасть к Великой матери, чтобы узнать, а это очередной сложный квест, учитывая, что она мадам о-о-о-о-очень непростая. Допустим, я к ней попаду, все вызнаю. Что, если нужные нам врата окажутся в Ниэраде, и придется вернуться в двенадцатый ов-вен? Приграничье охраняется, и после того, что произошло зимой с гуи, мы трое считаемся в Ниэраде преступниками, нас казнят без долгих раздумий, если поймают, а нас поймают с большой вероятностью. Снова риск, снова сложности, снова неопределенность…
«Все, что тебе нужно, есть в Мэзаве», — вспомнила я слова Ситары.
А может, не надо риска? Может, забыть про врата, про свой мир, про свою семью и начать жить новой жизнью с новой семьей? Но ведь мои близкие из родного мира понятия не имеют, что со мной, строят ужасные теории, ждут моего возвращения… А если я беременна или забеременею? Как пройдут беременность, роды, как я буду воспитывать своего ребенка здесь? Я не хочу, чтобы мой ребенок жил в мире Циты.
Голова заболела снова.
— Распорядительница в моих руках, — сказала я. — Мы можем поселиться где-то далеко и жить как хотим.
— Как же врата? Как же те, кто ждет тебя дома? — спросил Зен обезоруживающе прямо, и мое сердце стиснуло обручем боли.
Мама… бабушка… Они ведь ждут и верят. Я их самое дорогое.
— Я мечтаю к ним вернуться и обнять, — прошептала я. — Но только Великая матерь знает о вратах. Кто она, на что способна? Чего ожидать от встречи с ней и как вообще добиться встречи? Она к себе подпускает только четверых приближенных. — Вздохнув, я призналась: — После этого разговора с Распорядительницей мне снова стало страшно. Не потеряю ли я все, что у меня есть, не погублю ли вас ради призрачной надежды вернуться домой?
— Это можно проверить только на деле, — ответил Зен.
Я усмехнулась горько и проговорила:
— Надо снова делать выбор: или конец поискам и спокойная жизнь, или новый риск и надежда.
— Раньше перед тобой не стоял выбор.
— Потому что раньше я тебя не любила.
Зен не стал спрашивать, что это за слово такое «любила». Он все понял и так.
Я долго не могла принять решение, порой даже ночью не могла заснуть, обдумывая, как лучше поступить. Наша столичная жизнь оказалась удобной и сладкой, и этот сладкий яд комфорта и безопасности действовал на нас, размягчал. Я стала ловить себя на мысли, что хоть порядок, принятый в Мэзаве, мне противен, лично мне здесь живется совсем неплохо.
Свею Ноглану я сочла чистым и красивым городом, утопающим в зелени. Воздух чистый, вони нет, водопроводы и канализация в наличии, терм немерено, основное транспортное средство – носилки, тягловая наземная живая сила – люди. Животных и тех на улицах не заметишь, особенно днем.
Катли водила меня по улицам, показывала свои любимые места, и у меня аж руки чесались зарисовать очередную площадь, улочку, храм... Застройка была малоэтажная, местные архитекторы питали слабость к колоннам, аркам, мозаикам. Тут и там высились статуи мэз, подаривших Мэзаве много дочерей, а также статую всадников-воинов на гуи, отдавших жизнь за Мэзаву.
Когда мы гуляли по площадям, мне казалось, я очутилась в древней Греции, когда отдыхали в садах, было ощущение, что мы в Китае. Я искала намеки на культуры нашего мира, сравнивала, делала зарисовки, но любое сходство оставалось только внешним.
Все-таки Мэзава – это Мэзава, «дочка» Циты. Даже говорят здесь иначе. Да, это тот же язык Ниэрада в своей основе, но есть отличия, и немало; я схватывала их на лету и перенимала устойчивые выражения сразу, как ребенок – что слышу, то и повторяю. К пищевым привычкам местных я тоже привыкла быстро, мне нравилось, что здесь предпочитают блюда полегче по калориям, но сложнее в подаче.
Гигиенические привычки столичных жителей меня вообще привели в восторг: оказалось, моются здесь часто и дело это любят, не как в Утхаде и уж тем более не как в Ниэраде; уход за телом здесь в почете. «Мое тело – мой храм» – это выражение лучше всего описывает отношение мэзавцев к своему здоровью и внешнему виду. Учитывая, что в городе приходилось передвигаться пешочком, все были физически крепки; мэзы тоже частенько ходили своими ножками, понимая ценность прогулок.
Итак, на бытовом уровне мне нравилось все… кроме одного – моды. Чтобы выйти из дома, а я выходила часто, приходилось надевать сложные платья и обязательно покрывать голову платком, и это самый минимум. Обычный наряд мэзы включал еще и звенящие побрякушки, чтобы всем было слышно о ее приближении, и опущенную на лицо вуаль. Мужчины, наоборот, одевались как можно более открыто, показывая руки, плечи, иногда – почти весь торс. Лицо мужчины должно было быть чисто выбрито, лишняя растительность на теле не приветствовалась. Кстати, о волосах… Лет с одиннадцати-двенадцати мальчики отпускали волосы и не стригли до тех пор, пока им не исполнится восемнадцать-двадцать. Затем им показательно отрезали волосы, и они становились «пригодными» для ритуалов.
Когда мы с Катли гуляли, каждый встречный мужчина или мальчик кланялся нам, а некоторые даже делали религиозные жесты, словно мы божества. Близко к нам не смели подойти: мы никогда не выходили без охраны, а я лично старалась не гулять без Зена и Млада. Наш волк во время прогулок привлекал внимания почти так же много, сколько и мы, мэзы, но его не боялись; в столице привыкли, что каждый, даже самый экзотичный зверь, приручен и воспитан.
Почти каждый день мы с Зеном наведывались в Северную башню. Я либо гуляла с Треденом в саду, либо пыталась его рисовать (модель из него так себе, слишком много дергается), а Зен занимался Артой, которая по-прежнему оставалась в башне. Естественно, она не находилась взаперти круглыми сутками: гуи такое не переносят и сходят с ума. Ее отпускали летать с другими, и, счастливая, наша птичка изведывала окрестности Мэзавы. Ее же всадником и, соответственно, хозяином, числился Зен, он же и ухаживал за ней. Иногда я заходила к Арте вместе с ним, и отмечала, что наша девочка стала еще крупнее, мощнее, игривее…
