- Да что за ужас? О чем речь?!
Мрак заключает мое сердце в крепкие, стальные объятия.
- Твой шрам, - показывает на себе тетя трясущимися руками. – Там, на груди.
Я прикасаюсь ладонью к указанной области. Справа, в области сердца, у меня есть небольшая отметина – полоска не длиннее сантиметра. Так, царапинка.
- Да, след от ветки, на которую я напоролась, упав с велосипеда. Мне было шесть лет…
- Это я тебе внушила. – Горько произносит Ингрид. В ее глазах – раскаяние. – Не было никакого велосипеда. Карин набросилась на тебя с ножом, и, появись я в комнате на мгновение позже, лезвие вошло бы глубже, и тебя уже было бы не спасти.
У меня кружится голова, в ушах звенит.
Я оседаю на кровать и обхватываю голову ладонями. Картинки из прошлого, словно голоса из преисподней, начинают атаковать мой мозг. Я слышу истошный крик Ингрид и вижу темный взгляд, с которым мать бросается на меня. Несмотря на ее безумный вид, доверчиво тяну к ней ручки, а она замахивается, и…
Мое сердце обрывается. Из глаз вырываются слезы.
- Почему?..
Тетя садится рядом и берет меня за руку. Чувствую, как ее пальцы крепко сжимают мою ладонь.
- Ты не виновата. – Шепчет она. – У Карин и раньше были странности: она с детства слышала голоса, и ей постоянно чудилось, что за ней кто-то следит. Поэтому я и уехала из Реннвинда следом за ней: видела, что все становится только хуже. А после твоего рождения галлюцинации, бред и мания преследования резко усилились, и врачи поставили Карин параноидальную шизофрению, но она старательно избегала лечения и госпитализации.
Я стираю влагу с лица и бросаюсь на пол. Начинаю перебирать бумаги, читать эти страшные диагнозы и наблюдения врачей, и слез становится только больше.
- Я стала ее опекуном. И твоим тоже. – Тихо говорит Ингрид. – У тебя больше никого не было.
- А шизофрения передается? – Вдруг застываю я.
- Такое возможно. – Она прочищает горло. – Поэтому я тщательно следила за твоим здоровьем, старалась ограждать тебя от переживаний и очень беспокоилась, когда у тебя проявлялась бессонница или случались панические атаки. Когда тебе было двенадцать, доктора стали подозревать у тебя диссоциативное расстройство - деперсонализацию личности, но диагноз так и не подтвердился. Я знала, что все это из-за пережитого… А еще мы с тобой часто переезжали, чтобы информация о твоей матери не просочилась в школу, и дети не дразнили тебя.
- Я могу ее увидеть? – Оборачиваюсь и смотрю на тетю.
Она распахивает глаза. Сглатывает.
- Карин крайне опасна. Особенно для тебя.
- Мы едем к ней! Сейчас же! – Выпаливаю я.
42
Кузов машины дребезжит на ухабах. Мои пальцы дрожат ему в такт. Я вглядываюсь в вечернюю мглу, но не могу различить ничего, кроме расплывчатых теней деревьев.
Салон автомобиля наполнен напряжением, точно шарик, раздутый от гелия. Тетины пальцы добела вдавлены в руль, мой лоб – в оконное стекло.
Тишина.
Мы многое можем сказать друг другу, но молчим.
Я ужасно зла. Раздавлена. Разбита!
Стискиваю челюсти до скрипа, чтобы не заорать, не заскулить, не свихнуться.
К черту все! Мне так обидно! Плевать, что она хотела меня убить! Плевать – почему! Она. Моя. Мать.
И я хотела бы знать, что она жива.
А Ингрид лишила меня этой возможности.
Сделала этот выбор за меня.
И теперь неважно, зачем тетя это сделала, и от каких бед хотела меня уберечь. Карин – моя мать, а я ее кровь от крови и плоть от плоти. Я имела право знать!
- Не спишь? – Интересуется Ингрид. Как будто не видит, что мои глаза открыты. – Еще пара минут.
Автомобиль сворачивает на узкую гравийную дорогу.
- И часто ты у нее бываешь?
- Раз в пару месяцев. – Хрипло отвечает она.
Я сжимаю пальцы в кулаки.
- Нормальными посещениями эти визиты назвать нельзя. – Спешит уточнить тетя.
От ее слов мне не становится легче.
- Так за что она хотела лишить меня жизни? – Спрашиваю я, выдыхая.
На стекле оседает серое облачко. Провожу по нему пальцем, размазываю. Вот бы точно также стереть свое прошлое и начать новую жизнь.
- Карин понимала, что ты особенная, но в силу болезни не могла воспринимать проявления твоего дара адекватно. Ее болезнь прогрессировала, а вместе с ней и агрессия. Я чувствовала, что однажды, во время очередного припадка, ты можешь пострадать, и потому старалась постоянно быть рядом. – Она вздыхает. – Даже не представляю, что было бы, не успей я ее остановить…
- Ты не обязана была возиться со мной. Я тебе – никто.
Она ударяет по тормозам. Так внезапно, что я всем телом подаюсь вперед и повисаю на ремне безопасности.
- Начинается! – Возмущенно стонет Ингрид. – Ты – главное в моей жизни, Нея!
Я все еще сижу, уперев ладони в панель.
Мне не хочется смотреть на тетю, что бы она ни говорила. Никто не сделал для меня столько, сколько Ингрид, но даже эти слова не способны сейчас растопить мое сердце.
- Я всю жизнь думала, что моя мать мертва. – Рычу я.
- Прости. – Тетя выкручивает руль, трогает с места автомобиль и паркует его возле ограды. – Я хотела, как лучше. Думаю, сейчас ты сама все поймешь.
Мы проходим по аллее, и я вижу здание с фото из Интернета. Оно окружено деревьями, тянущими друг к другу ветви, точно люди, которые собрались водить хоровод. Когда мы подходим к двери, я начинаю чесаться: моя одежда будто обсыпана изнутри стеклянной крошкой – так и хочется содрать ее с себя вместе с кожей.
Неужели, я сейчас увижу ее? Женщину с фото, женщину из моих воспоминаний – мою мать.
Наверное, мне положено ощущать трепет, но внутри лишь парализующий страх. Я – манекен из витрины магазина. Зритель, пришедший в зоопарк посмотреть на дивное животное. Кто угодно, только не дочь, ожидавшая встречи с родителем больше десятка лет.
- Добрый день! – Ингрид подходит к стойке администратора, предъявляет документы: свои и мои.
Пока она беседует с работницей клиники, я оглядываю зеленые стены учреждения. Воздух здесь неживой, прелый. Но мои внутренности точно покрыты льдом, а ноги с трудом передвигаются.
- Побеседуйте с доктором Сван. – Слышится голос администратора.
- Благодарю. – Отвечает Ингрид. – Жди здесь, Нея.
Я оборачиваюсь вокруг своей оси. Стены сжимаются. Опускаюсь на кресло, обитое холодным, скрипучим дерматином.
Зачем, вообще, я здесь?
