— Но миссис Макстон, — Бетси с коробкой содержащей фарфоровый сервиз, показалась в дверях, — это платье прислала леди Давернетти! А вы помните, каким было прошлое платье, пошитое по эскизу леди Давернетти!
Что?!
— Бетсалин, — очень отчетливо и гневно произнесла миссис Макстон, — ступай на кухню!
Горничная юркнула прочь, а мне же достался невозмутимый вопрос:
— Как продвигается дело с написанием письма вашей матушке?
— Определенно весьма скверно, — с грустью призналась я.
— Мм, а что это вы читаете?
Домоправительница быстро пересекла пространство еще частично разгромленного кабинета, взяла со стола мой конспект, и с интересом вчиталась в его содержимое.
— О, а ваша матушка определенно является женщиной, знающей толк в ведении домашнего хозяйства.
— Да, это так, — я с трудом подавила тяжелый вздох.
Миссис Макстон с нескрываемой жалостью посмотрела на меня и высказала свое мнение:
— Мисс Ваерти, боюсь, от этого письма не будет никакого толка.
Вероятно, она была права, и все же…
— Я хочу хотя бы объяснить, — прошептала едва слышно.
Отрицательно покачав головой, моя добрая экономка, сделала неожиданно чудовищное признание:
— Все ваши письма родным сжигались прямо на серебряном подносе для корреспонденции. Их письма к вам постигала та же участь.
Я стоически выдержала и этот удар. Лишь села ровнее, да задышала чаще, пытаясь сдержать слезы.
Обойдя стол, миссис Макстон успокаивающе коснулась моей ладони, а затем тихо признались:
— Мы поняли это не сразу, ведь, как вам известно, мисс Ваерти, профессор поступал так со многими письмами.
Это было мне известно. Лорд Стентон относился к тем драконам, которые никогда не меняли принятые решения, а потому неугодные ему не имели никакой возможности оправдаться письменно — послания сгорали, едва их переносили за порог дома. И в умении сжигать дотла профессору не было равных — утренние и вечерние газеты, важные письма, послания от коллег оставались нетронутыми, а неугодные письма становились пеплом, неспособным воспламенить ничего более. Помнится, первое время я с живейшим интересом наблюдала за подобными явлениями на подносе для корреспонденции, и как-то даже была застигнута профессором за крайне нетривиальным занятием — попыткой зажечь свечу от горящих ярких пламенем писем.
"Моя дорогая Бель, — произнес тогда профессор, — мне всегда казалось, что вам есть чем заняться в моем доме".
О, да, занятий было превеликое множество, но, воистину, знай я тогда, что на этом подносе, возможно, сгорают письма от моих родителей, я повела бы себя не столь беспечно.
— Я должна объяснить, — проговорила, сжимая перо и глядя на белоснежный лист, — должна…
Миссис Макстон, постояв некоторое время молча, мягко произнесла:
— Мисс Ваерти, возможно, вам тогда стоит сообщить родителям о своей помолвке?
Тяжело вздохнув, в сотый раз напомнила:
— Миссис Макстон, это не помолвка, это отвлекающий маневр, и вам об этом превосходно известно.
— Известно, — не стала спорить экономка, — но пусть об этом остается известно лишь мне, вам и остальным жителям этого дома.
И тут в дверь вновь заглянула Бетси и сообщила:
— Миссис Макстон, эта коварная женщина обманула вас самым коварным образом. Вы видели это платье?
— Несомненно, видела, Бетсалин! — возмутилась домоправительница. — Разве я могла бы его одобрить не посмотрев?
Ничуть не испугавшись грозного вида миссис Макстон, горничная язвительно посоветовала:
— А вы бы надели очки, да посмотрели бы внимательнее. Мисс Ваерти, однотонное синее платье?
Увы, я была уже слишком заинтригована нарядом присланным леди Давернетти, чтобы усидеть за столом. Поднявшись и обойдя стол слева, чтобы не задеть остолбеневшую миссис Макстон, я устремилась за Бетси в свою спальню — смененный балдахин над кроватью, как и весь постельный гарнитур весьма способствовали моему успокоению, так что отныне я вновь ночевала там.
Но стоило лишь зайти, чтобы остолбенеть от возмущения. Бетси, при нашем с миссис Макстон появлении, развернула платье, и приподняла его, держа на вытянутых руках, и вот тогда мы с изумлением узрели неимоверную каверзу со стороны семейства Давернетти! Платье, казавшееся изящно расшитым васильками, на деле было украшено так, что васильковая вязь складывалась в возмутительнейшую надпись: "Я люблю вас, Кристиан!".
"Я люблю вас, Кристиан!" — на кружеве, скромно прикрывающем линию декольте.
"Я люблю вас, Кристиан!" — на поясе, подчеркивающем талию.
"Я люблю вас, Кристиан!" — множество раз по кругу на подоле.
— Говорила же — очки наденьте, — торжествующе заявила Бетси.
— Это… возмутительно! — воскликнула миссис Макстон.
В этот момент внизу послышался стук, после открылась дверь и мистер Уоллан объявил:
— Доктор и миссис Эньо!
Приложив пальцы к занывшим вискам, я приняла решение:
— Да, Бетси, строгое синее платье для данного случая подойдет идеально.
— Но оно совершенно не праздничное! — возмутилась миссис Макстон.
— Согласна, — была вынуждена признать, — но я абсолютно не желаю устраивать праздник исключительно для лорда Давернетти. Бетси, моя ванна готова?
— Да, мисс Ваерти, но, чую надо бы туда добавить масла мятного и этой, как ее, лаванды.
— Да побольше, — согласилась миссис Макстон.
И не дожидаясь ответа, торопливо вышла из моей спальни вместе со злополучным платьем. Мы проводили ее разгневанный шаг сочувственными взглядами, но сами ничуть не расстроились, потому как единственной кому понравилось данное платье, была сама миссис Макстон.
К моему искреннему сожалению Бетси несколько переусердствовала с мятным маслом, а потому теплая вода ощущалась скорее как прохладная и существенно холодила кожу, а потому отдохнуть в ванне не вышло. Торопливо вытеревшись, я накинула халат, расчесала влажные волосы и покинула ванную, чтобы потрясенно застыть на пороге.
По моему сложившемуся после общения с миссис Эньо мнению, эта женщина абсолютно всегда носила с собой набор для шитья и вязания. Однако, как оказалось, добрая жена доктора считает так же уместным и набор для вышивки хранить в неизведанных глубинах своего ридикюля. Вообще ридикюли женщин Севера уже несколько начинали пугать — у миссис Макстон там с незапамятных времен в запасе свинцовые пудреницы, у миссис Эньо неисчерпаемый запас для рукоделия.
— Сейчас-сейчас, — приговаривала супруга врача, орудуя скальпелем над расчленяемым платьем со сноровкой достойной восхищения, — это распорем, тут добавим. Миссис Макстон, продели серебряную нить в ушко иглы?
