— Тут несколько причин. И первая из них, но не самая важная — я просто к этому привык. Привык прятаться от всего мира за завесой. Когда никто не знает о существовании сына повелителя бездны, это очень удобно. И развязывает руки во многих аспектах, — начал я с самого безболезненного. И для меня, и для Янью.
— Знаешь, я все понимаю. — Янью повернулся и посмотрел мне прямо в глаза. — Все… про безопасность, про правильность. Одно никак не могу уразуметь. Я считал тебя своей семьей. А тебе привычка прятаться оказалась важнее… Значит, ты меня таким не считал?
— Вы моя семья, А-Ю. И в первую очередь я считал, что обеспечиваю именно вашу безопасность. Возможно, это детская глупость, да, — прервал я уже было открывшего рот брата. — Но мать убили именно из-за моего существования. Бездетная ранее, она никому не была нужна. А вот потенциальный наследник силы Тиньмо всегда будет тем, кого, во избежание, надо устранить как можно раньше. Не считаясь ни с какими потерями. Второй демон хаоса, знаешь ли, не нужен ни аду, ни небесам. Против вас просто встали бы всем миром.
— Ты мог не возвращаться. Мог продолжать прятаться и следовать своим планам. Но дать знать, что ты жив, ты тоже мог! Словами на бумаге, знаками через мысли, сотней способов! — Он все же сорвался, все повышал и повышал голос, в конце уже орал. — Просто! Дать! Знать! Что ты, с-с-су… жив! И попросить не мешать! Ты мог?! Хотя бы мне?!
Мог… я мог.
От его слов, от понимания, что он прав, стало так паршиво, что захотелось… захотелось схватить в охапку свою человечку, сбежать в море на пустынный остров и там сидеть, уткнувшись лицом между ее лопаток, спрятаться как маленькому и не быть какое-то время. Но все же…
— И ты спокойно бы сидел на своих шести хвостах? Не смеши меня, А-Ю, — хмыкнул я, материализовав перед собой небольшую ступку с кусочками скорлупы яиц фениксов. В другой руке появился пестик, и я начал монотонными движениями перетирать драгоценный ингредиент в порошок. Просто чтобы чем-то занять нервно подрагивающие руки. И чтобы было куда отвести взгляд.
— Если бы ты попросил — я бы сел на все хвосты и приковал себя цепями, чтобы лишним движением не навредить. Не дышал бы в твою сторону, — четко, чуть ли не по слогам, выговорил лис, сжав мое запястье и отбирая отвлекающий фактор. А потом заглянул мне прямо в глаза. — С ума сходил бы от беспокойства и сидел. Сидел! А не переворачивал бы Поднебесную от бездны до седьмого неба! Не рыдал ночами в подушку, потому что все вокруг говорили, что ты умер, а я все равно не верил! Не мог поверить!
— Не ори… — почти шепотом попросил я. — То есть ори, конечно…
Сказать следующие слова было труднее, чем прожить несколько веков, притворяясь ничтожным духом, ключом от зоопарка.
— Прости… я идиот. Я… прости, — едва выдавил из себя. — Я долго был косаткой. Не мог связно мыслить, не то что пробиться через завесу. А потом, когда достаточно окреп и вернулся, увидел тебя с семьей. Ты ведь уже не горевал, уже почти смирился, даже выглядел веселым. Зачем бередить старые раны? Тем более… вот зачем я вам?! Такая головная боль, такая опасность на плечи всей семье! Да меня легче прибить и забыть, как звали, понимаешь? Потенциальный псих уровня вселенной никому не нужен в этих мирах!
— Ты не просто идиот, — с кристально чистой злостью выдал Янью и так тряхнул меня за плечи, что зубы клацнули. — Ты самый тупой конченый придурок во всех мирах!
— Сам такой, — привычно буркнул я, позволяя мотать себя как тряпку. А потом схватить, прижать… Бездна!
Я окаменел. Дурно стало. Потому что вот это горячее, которое намочило рубашку на плече… Да лучше бы я еще раз во льдах замерз, чем понять, что стал причиной этих слез! Понять, что довел до глубокой истерики вечно веселого и бойкого по природе брата, который даже во время худших моих косяков просто и незатейливо бил по морде. А отлупив, всегда прощал. Впрочем, это было взаимно.
А сейчас… Я же не хотел… я правда думал, что он забыл… что время залечило все тревоги и душевные раны.
А-Ю никогда не плакал. Даже в детстве. Даже когда мы залезли на какую-то глупую скалу и он сорвался, сломав обе ноги и второй хвост. Даже когда нас ругали такими словами, что мелкий я разрыдался в истерике. Он никогда долго не горевал. Наоборот, Янью всегда был тем, кто принимал все весело и с легким сердцем, утешал и грел.
«Да ерунда, дело-то житейское, завтра не вспомним».
Эту фразу я слышал от него практически постоянно. Рыжий солнечный лис, не знавший тревог и горя.
Его слова про слезы в подушку я уловил, но привычно не понял, не осознал. А теперь мне что делать?! Янью из моих воспоминаний… сломался. Разлетелся множеством хрупких осколков по моей вине. И как собрать брата обратно, я не имел никакого понятия.
— Хочешь, я запеку для тебя одного из императорских павлинов? В детстве ты всегда говорил, что твоя лисья натура искренне хочет попробовать на зуб этих больших пухлых кур. Но тогда они обитали во дворце и были священными. Мы успели только пару хвостов ободрать, прежде чем нам досталось от твоей матери. А сейчас… эти адские твари полностью в моей власти. Мы можем запечь их. Хоть всех. В тесте.
— Придурок, — всхлипнул А-Ю, не отрывая лица от моего плеча. — Они все пересчитаны и внесены в императорский реестр.
— Ну, скажем, что сдох один внезапно. Потом разведем. Только не реви, у меня от этого небо на землю падает. А-Ю! Лучше ударь. Я даже уклоняться не буду.
— Делать мне нечего. Ходи и держи свое небо, чтобы не падало. — Лис наконец прекратил судорожно вздрагивать и отстранился. Бесцеремонно вытер лицо моим рукавом и посмотрел на меня. — Своим ты не сказал ничего, потому что подозревал, что старшие жены и брат причастны к покушению?
— Я не подозревал. Я знал. Просто… мне бы никто не поверил. Наверное, даже ты.
Глава 49
Евгения:
Ну слава тебе, биология… и тебе, психология, тоже слава.
Если бы лис умчал из гуциня на шести хвостах обиды и разочарования, даже местные боги не знают, сколько времени понадобилось бы этим двоим, чтобы объясниться и помириться. Черт с ним, с моим горлом, почти прошло. Будем считать это наименьшей жертвой во имя семейного благополучия.
