«Вам нельзя нервничать», — в один голос говорили врачи.
А я и не нервничаю — мне не дают.
Даже о смерти брата я узнала последней!
Внутри заворочалось что-то темное. Недовольство, злость. Ненависть? Исчезли звуки, или стук действительно прекратился? В темной комнате алым пламенем светилась госпожа Элизабет Холд.
Но пламя это почему-то не казалось опасным. Слабый отблеск силы отца и брата. Я протянула руку к её огню, он радостно обвил мою ладонь. Это было даже красиво. Красное на черном.
— Ты тоже не без сюрприза, дорогая подруга? — поджала я губы.
— О чем ты? — будто бы искренне удивилась она.
Нет, всё еще стучат. И на улице что-то говорят в громкоговоритель. И воют сирены, и вспыхивает свет. Желтый, словно от фотокамер.
А что будет, если отпустить темноту? Она ведь тоже рвется к этому огню. Я задумчиво посмотрела на свои пальцы, а потом и на Элизабет.
— Ана? Что с тобой? — испугалась.
Что-то внутри меня довольно заурчало.
«Умненькая девочка. Но слишком слабая. Убьешь. Не надо. Она уже делает это сама».
Убью?
Я?
Я над мертвой белкой-то рыдала несколько дней…
И что она сделает сама?
Я будто грезила наяву. Полусон-полуявь. Тягучие мысли, то ли мои, то ли чужие. Никакого страха, никакой боли, ничего. Лишь ленивый интерес. Мой?
Пламя Лиззи медленно окрашивалось в черный. Завораживающее зрелище.
«Впрочем, если очень хочется … глупые, глупые маги» — мерзко хихикнули у меня в голове, и я очнулась.
Лиззи руками держалась за горло и ртом ловила воздух, как выброшенная на берег рыба. Красная пелена всё еще стояла перед моими глазами, и я потрясла головой, чтобы прогнать её. Элизабет захрипела.
Что с ней?
Господи, она ведь задыхается!
— Лиззи! — в панике закричала я.
Что случилось?! Что это было?! Что я наделала?!
Я бросилась к ней, схватила её в охапку и прижала к себе.
— Прости меня! Лиззи, я не знала! Я не хотела! — горло сдавили рыдания.
Она со свистом вдохнула. Закашлялась. Задышала часто. Взяла меня за руку. Мы, обнявшись, уселись на краешек моей кровати.
— Алиана, ты-то тут причем? — хрипло сказала она. — Это паническая атака. Бывает при стрессах. Не каждый день случается использовать то, чему тебя учили на самый экстренный случай.
Паническая атака? Хорошее объяснение, да только не слишком правдоподобное. До моих видений с ней всё было в порядке.
Но как бы я хотела, чтобы это было так…
Если я виновата, если я действительно только что чуть было не убила её?
У меня задрожали руки.
— Ну, что ты? — ласково сказала она, вымученно улыбнулась и уткнулась мне куда-то в шею.
Я тяжело выдохнула.
— Ты и мухи не обидишь, — прошептала Элизабет. — Принцесса из сказки.
— Чего? — удивилась я такому сравнению.
— Я тебя загадала, — она хмыкнула. — Много лет назад, в детстве. Подругу, сестру. Умную, красивую, добрую. Чтобы смех — колокольчик, и волосы белые как снег.
Зашумели внизу. Нашу дверь открывали. Ключом.
— Элизабет, Алиана! — громко крикнул господин Холд.
Всё закончилось. Теперь мы точно в безопасности. Но мне было страшно. Не от того, что я снова увижу господина Холда, не от бушующих недавно протестов, мне было не по себе от странной откровенности Лиззи.
— И ты появилась. Неземная девочка из заколдованного леса, хрупкая как первый весенний цветок. Я так люблю тебя, Ана, — всхлипнула юная госпожа Холд.
— Я тоже тебя люблю, — поцеловала её в висок. — И я вовсе не неземная. Во всяком случае, никогда не слышала, чтобы принцессы ходили в туалет. А я — хожу!
— Дурочка! — рассмеялась она и подняла на меня глаза.
— А я о чем, — хихикнула. — Принцессы разве бывают глупыми?
— Нет, — она покачала головой. — Только добрыми и очень наивными.
Она посмотрела в сторону двери, а я увидела багровые царапины на её шее.
О, да! Очень наивными.
Паническая атака. Как же! Опять она обманывает меня! Опять пытается оградить! От чего?
— Не ври мне, Элизабет, — усилием воли подавила злость. — Это больнее правды.
Она дернулась как от удара и, сама того не замечая, обхватила свою шею руками.
Скрип лестницы. Топот не одной пары мужских ног. Удар открывшейся двери.
Господин Холд был на пороге моей комнаты. За ним несколько человек охраны и репортеры, кажется. Они были обвешаны камерами.
Но как разглядеть других, если я вижу только его! Снова подняла голову заснувшая было злость.
Я вцепилась в руку Элизабет.
Мир не заканчивается на её отце!
— Прекрасный будет кадр, господин Холд. Вы позволите? — спросил маршала журналист, глядя на нашу с Лиззи композицию.
— Делайте свою работу, — дернул маршал уголком рта. — И поторопитесь.
Глава 18.
Вспышка ослепила глаза.
— И еще раз, — предупредил репортер, подошел ближе.
Щелк. Фотограф вежливо нам поклонился.
— Благодарю, — заискивающе сказал мужчина, махнул кому-то рукой и вышел из моей спальни.
Заскрипела лестница, хлопнула входная дверь. Ушли. В доме остались только военные и господин маршал.
— Собирайтесь! — приказал нам Холд. — Сегодня переночуете у меня.
Элизабет кивнула и поднялась с кровати. Я опустила голову и уставилась на свои колени. Мое домашнее платье было светлым, а на подоле некрасиво расползлось бурое пятно от томатного сока.
Надо было надевать передник. Зачем-то закрыла пятно рукой.
Я. Никуда. Не пойду.
— Алиана? — позвал меня господин Николас.
— Нет, — тихо ответила я.
Кто вообще придумал делать домашнюю одежду белой?
Он шагнул ко мне. Черные идеально отглаженные брюки, лаковые туфли. Знакомый одеколон, от которого кружится голова. Остановился совсем близко, и присел на корточки напротив меня.
Почти как тогда, летом.
Сознание выхватывало какие-то мелочи. Вот подпрыгнули брюки на его ногах, разгладила стрелки натянувшаяся ткань. И носки у него тоже оказались черными.
Какие, к черту, носки?
— Всё хорошо, девочка, — почти нежно сказал мне опекун. Улыбнулся. А мой взгляд зацепился за небольшую и еще неглубокую, но уже заметную вертикальную морщинку у его рта.
