- Рома! Рома пошли скорее! – Аня отчаянно хватается за меня, кричит, тяня куда-то в сторону. Словно в тумане вижу ее лицо, черты которого постепенно уходят из памяти. Вокруг, шум, крики, что-то с грохотом падает и еще немного – уже ничто не спасет нас.
- Ты слышишь меня? Пойдем! – выдыхает она, дергая меня за рукав.
Ноги будто вросли в пол, абсолютно ватные и лишь усилием воли заставляю себя двигаться. Потому что иначе она тоже погибнет, по глазам вижу отчаяние среди ярких искр пламени, отражающегося в ее радужке.
Мы почти достигли выхода, когда послышался крик позади и я обернулся – Лена с Леонидом перевернули стол. Оба в крови, борются в ярости и готовы разорвать друг друга на части. Видно, как постепенно уходят силы Воронцова, без того ослабленного раной, но он отчаянно тянется пальцами к пистолету. Даже не знаю, в какой момент они успели оказаться к нему так близко. Или просто он столь удачно откатился?
- Никита, – ахает Аня в секунду, за которую самый младший Воронцов успевает переметнуться от двери к дерущейся парочке. В начале я решил, что он хотел лишь разнять их, но он ловко ударяет доползшего до оружия Леонида и поднимает пистолет с пола.
- Убирайтесь. Оба, - бросает в нашу сторону, даже не обернувшись.
Голос дрожит, а вот рука нисколько. Он смотрит прямо на них, удерживая их на мушке.
- Малолетний больной ублюдок, - шипит окровавленными губами Леонид, задыхаясь и кашляя. – Надо было прикончить тебя сразу, как только ты появился в нашем доме.
- Заткнись! – огрызается младший Воронцов и коситься в нашу сторону. – Вы еще тут? Валите, сказал же!
- Какого черта?! Вы все с ума сошли? – Аня на грани истерики, она в отчаянии оглядывается и кашляет, сжимая мою ладонь. – Никита, остановись, слышишь?
- Давай, сопляк. Стреляй в меня. А потом прикончи свою тетку. Помнишь ее игры? Наверняка, они тебе нравились…
Он не слышал. Ни тогда, когда сделал первый выстрел, отпугивая хохочущего, совершенно невменяемого Леонида – ни после. Пока Воронцов старший скулил, хватаясь на раненую руку и отползал.
Я знал, что будет дальше.
И возможно в ту секунду увидел себя самого: такого же разбитого и отчаявшегося человека в тени.
- Аня, быстро из дома, - рычу, толкая Филатову к выходу и кидаюсь к Никите.
Мысленно умоляю ее послушать меня, пока пересекаю столовую. Мне казалось, все эти действия занимали целую вечно – на деле лишь несколько минут, пока все вокруг полыхало и Ад пожирал это чертово место. Я перехватил Никиту поперек туловища, не давая снова выстрелить, оттаскивая от Леонида. С трудом дышал и лишь на чистом упрямстве не давал ему вырваться.
- Какого хера, отпусти!
Если отпущу, мы с тобой рухнем вместе. Впервые в жизни должен был бороться. Не за себя, нет. За другую жизнь – не дать кому-то утонуть также, как я сам. Видел горящую Лену, чью легкую одежду мгновенно охватил огонь. Именно она не дала Леониду броситься за нами. Мы встретились взглядом, и я точно знал, что в ее глазах не было раскаяния. Толкнув своего мужа, Воронцова тянулась в нашу сторону, пытаясь вызвать жалость и тяня свои окровавленные руки.
- Отпусти меня, нет! Пусти, сказал! Лена!
Говорят, жертвы садистов и манипуляторов порой сочувствуют им. Они готовы спасти их, даже если этого делать точно не стоит. Никита плакал, рвался назад и будто не давал, ворвавшимся в дом пожарным, спасти себя. Он отчаянно тянулся обратно, хотя и ненавидел эту женщину, Леонида и все связанное с ними.
Уже много позже я узнал о звонке в полицию от горничной. В машине скорой помощи не чувствовал боли от ожогов, хотя их было предостаточно, не понимал, сколь сильно надышался угарным газом. Мой взгляд блуждал по приборам и лицам врачей, бегающих от меня к Ане с Никитой, угомонить которого смогли с большим трудом. Ни что было до, ни после я толком не запомнил. Лишь мигающие огни, голоса будто извне и пылающий особняк, откуда больше никто не смог спастись кроме нас и той самой женщины – единственной невольной свидетельницы со стороны.
В тот зимний день Елена и Леонид Воронцовы сгорели заживо вместе со своими деньгами, властью и безумием. Попав в больницу каждого из нас разделили – Ане повезло больше всех, ее выписали довольно быстро. Маргарита Витальевна – именно так звали работницу Воронцовых, несколько раз навещала нас. Именно от нее я узнал о допросах следствия, а также то, что Аня выписалась и больше не появлялась, попросив лишь передать мне ключи от квартиры, айфон и подписанный приказ на увольнение.
- Она… больше ничего не передала? – тихо спросил я, но в ответ женщина лишь поджала губы, качая головой.
Ни слова больше, ни одной строчки в короткой записке.
Лишь один единственный раз Аня позвонила в больницу поздно вечером. И когда дежурная медсестра сделала исключение и вызвала меня из палаты, в трубке я услышал, не успев ничего спросить или сказать:
- Скажи мне, Рома… Ты бы сделал это? Решился выстрелить? Если бы нас там не было?
Сжимая телефонный шнур, я молчал, глядя в светло-зеленую стену и с трудом осознавая слова, произнесенные голосом Филатовой. Она ждала, терпеливо, пока рядом немного покашливала медсестра, сурово косясь на часы, но не предпринимая попыток прервать наш разговор. Подозреваю, она тоже была знакомой Ильи. Ведь именно благодаря ему я сейчас лежал в этой больнице.
- Рома?
- Да…
Всего один ответ – короткие гудки на том конце. Уйдя, Аня ни разу не оглянулась назад, не дала себя найти, будто растворилась в обрывках воспоминаний, оставшись неким образом после всех произошедших событий. Я смотрел на зеленые листья фиалок, расставленных вдоль всего подоконника в кабинете Алексея Павловича и медленно выплывал из глубин воспоминаний. Психиатр по-прежнему молчал, словно давая шанс отказаться от госпитализации и лишь заметив мой прояснившийся взор, медленно пододвинул бумаги.
- Вас проводят в палату, Роман, - мягко говорит Алексей и я киваю, поднимаясь со стула.
Внутри просторно, светло и есть большое пластиковое окно с жалюзи с видом на сад. На полу – светлый линолеум, на стенах светлая краска и потолок весь с плиткой. Одиночная, практически вип, палата в больнице – тоже заслуга Григория и Ильи. Они сделали мое будущее проживание и лечение максимально комфортным. Бегали, договаривались, взяли на себя все обязанности. Одинокая узкая кровать с чистым бельем, плазма на стене, один стул, стол, маленький холодильник, тумба и шкаф под верхнюю одежду.
Немного одиноко, но я вдохнул поглубже, прикрывая глаза и оглядывая довольно большое пространство, пока за спиной суетились друзья.
- На вот, чтоб не скучно было, - раздается позади веселый голос. Оглядываюсь, смотря на темный томик «Идиота» Достоевского, а рядом – «Палата №6» с портретом Чехова на обложке. Хмыкаю, приподнимая бровь и поворачиваюсь к Илье, на которого шипит разъярённая Лера.
