Даниилу повезло – его спасли французские монахини, которые посадили его в санитарный поезд, идущий на юг – туда, где потом будет образована свободная зона. Теперь он собирался вернуться в Париж, чтобы найти работу и выслать нам денег.
Денег у нас и правда почти не осталось. Отец искал работу в Сен-Дени, и хотя в поле всегда были нужны рабочие руки, крестьяне не очень-то хотели нанимать парижанина. “Парижане работать не умеют”, – говорили они моему отцу, дружески улыбаясь и предлагая стакан вина. На острове все были уверены, что добрый Маршал вернет военнопленных, когда настанет пора собирать виноград.
Даниил решил, что Наташе и детям будет лучше остаться с нами в Сен-Дени. Считалось, что жить в Париже будет очень трудно.
В Сен-Дени наша жизнь потихоньку пришла в соответствие с ритмом, который диктовала оккупация. Почти каждый день на закате глашатай переезжал на велосипеде от перекрестка к перекрестку, бил в барабан и зачитывал новые приказы немецкой администрации. Они были очень длинные и подробные – немцы ничего не пускали на самотек. Гражданским запрещается пользоваться лодками и автомобилями. На континент ездить тоже запрещено, кроме случаев крайней необходимости и только с пропуском, выданным немецкой комендатурой, – ведь Олерон находится в прибрежной зоне, которая должна быть укреплена в свете неизбежного столкновения с Англией.
Приказы, затрагивавшие нашу повседневную жизнь, часто звучали угрожающе. Установили строжайший комендантский час. Слушать британское радио было категорически запрещено – под угрозой отправки в гестапо. Тем не менее в Сен-Дени немцы хотя бы не отдавали унизительных приказов, как, например, в Сен-Пьере, где, по слухам, крестьянам запретили носить кроликов за уши и кур за лапы, поскольку оккупанты посчитали это варварством!
К большому удовольствию островитян, у немцев было полно французских денег. В первую же неделю на острове они скупили все товары в сувенирном магазине рядом с нами. Маленькие парусники и почтовые открытки исчезли из продажи. Магазины в Сен-Дени были пусты, а с десяти часов утра в булочной уже не было хлеба. Несмотря на это, никто на Олероне не волновался – овощей и фруктов по-прежнему было вдоволь.
Также немцы начали скупать у местных жителей вино и коньяк в невероятных количествах. Эти сделки, полностью удовлетворявшие обе стороны, производились в основном на языке жестов и смеси ломаного немецкого и французского, больше похожей на детский лепет. Крестьяне, которые продавали немцам вино, утверждали, что делают это, чтобы “снизить их воинственность”. По воскресеньям вечером можно было видеть солдат, которые, пошатываясь, брели по Портовой улице. Малыши, сидевшие на стене, завороженно смотрели на них. Иногда компанию солдатам составляли девушки, которых в деревне презрительно называли les horizontales
[39].
Однажды днем бабушка повела Клару в Шере, чтобы представить ее мадам Лютен и мадам Дюваль. В последнюю минуту, когда выяснилось, что Поль с ними не пойдет, она согласилась взять с собой меня. Пойти куда-то вместе с Кларой было уже здорово, а кроме того, я, конечно, отчаянно надеялась, что Жюльен будет дома. В тот день воздух был кристально прозрачным, как бывает, когда лето подходит к концу. Я вспомнила наше с бабушкой прошлогоднее путешествие по этой же дороге. Как и тогда, наш путь лежал среди все тех же виноградников, но сейчас ягоды были еще зеленые и твердые, как изумруды.
Бабушка и Клара обсуждали план Чернушек устроиться работать на сборе винограда. Они искали тех, кто сможет платить за работу пшеницей и картошкой. Предсказание жандарма начало сбываться: “На Олероне вам камни есть придется!” С каждым днем купить продукты на острове становилось все труднее. К счастью, отцу удалось наняться на сбор винограда к семье Мишо в деревню Ютт, на хутор у Дикого берега. Мишо согласились платить ему половину деньгами, а половину – картошкой и, кроме того, давать по две бутылки вина за день работы.
На Олероне была давняя традиция – виноград собирали все, независимо от чинов, профессии или социального положения. Олеронцы, у которых не было виноградников, работали у родных. Мало кто просил за работу деньги – им предпочитали вино, коньяк и сало. А самое главное – сбор винограда был кульминацией целого года тяжелой работы. По этому поводу забивали свиней и устраивали долгие дружеские пирушки. Здесь, на Олероне, это был главный праздник года.
Клара сказала бабушке, что, несмотря на проблемы с деньгами, к ее огромному сожалению, работать на винограднике она не может, поскольку не переносит солнца. Бабушка ответила, что и она, и Поль – члены семьи и до тех пор, пока у нас будет, чем поделиться, они получат свою долю. Клара возразила, что всегда зарабатывала на жизнь сама. Она планировала найти на острове работу секретаря, но если не получится, то уедет в свободную зону в Тулузу к своим друзьям, семье Модильяни. Бабушка со свойственной ей настойчивостью убеждала Клару, что здесь, в Сен-Дени, в этом затерянном краю, ей и маленькому Полю будет гораздо лучше, чем в Тулузе, – в больших городах голод начнется раньше.
Затем Клара вдруг начала рассказывать, как познакомилась накануне на пляже с офицером-австрийцем. В Вене он был видным адвокатом, и благодаря хорошему образованию его произвели в офицеры немецкой армии. Когда в первый раз он подошел к ней на пляже, где она загорала у пирса, она сначала уклонилась от разговора с ним. Однако потом она поняла, что у него австрийский акцент и он выглядит вполне цивилизованным. Манеры у него были благородные, и в конце концов они разговорились.
Офицер сказал Кларе, что капитуляция Англии – всего лишь вопрос нескольких недель. В Европе воцарится новый политический порядок, возобладают лучшие черты нацизма – социальная дисциплина и любовь к семье. Под благотворным влиянием нового порядка даже их русские союзники приобщатся к культуре. Клара была под впечатлением от этого разговора и теперь хотела знать, что об этом думает бабушка, убежденная социалистка.
Я очень удивилась, услышав, что Клара разговаривала с человеком в немецкой форме. Я-то думала, что в нашей семье никто так не делает! Я видела, как Чернушки убегали вместе с детьми, когда немцы начинали гладить малышей по голове или пытались дать им шоколадку, чтобы завязать разговор. Видно было, что бабушка тоже поражена, но Клара напомнила, что она из Триеста, то есть частично тоже австрийка. Как же она может повернуться спиной к соотечественнику?
Бабушка очень внимательно отнеслась к рассказу Клары о том, как австрийцу видится будущее. Она напряженно слушала и не могла поверить своим ушам. Стараясь скрыть свои сомнения, чтобы не обидеть Клару, она спросила, рассказывал ли ей офицер о политической ситуации в Австрии. Правда ли, что там арестовывают евреев только за то, что они евреи? Но офицер ничего не сказал о том, что происходит в стране, он говорил только о будущем.
Когда мы пришли в Шере, погода испортилась. С юга набежали черные тучи – как только мы переступили порог дома Лютенов, хлынул дождь. Жюльена и Мориса дома не было – они недавно ушли на пляж. В тот день в доме Лютенов было невесело: мадам Дюваль заболела, а кроме того, Лютены были очень расстроены поражением Франции, хотя и старались этого не показывать. Мадам Лютен даже воздержалась от своих обычных саркастических замечаний в адрес олеронцев. Ее муж считал произошедшее поучительным. Война была проиграна из-за того, что французам не хватает дисциплинированности и они слишком озабочены тем, чтобы получать от жизни удовольствие. Быть может, немцы научат их, что такое порядок.
