Лежа на кровати родителей и пытаясь читать, я слышала, как бабушка миролюбиво вставляла в речь Клары свое извечное “да, да”. Неужели это моя бабушка, которая могла внести такой огонь в разговор, если тема ее занимала? Временами я думала, что Клара навела порчу на всех окружающих. В другие моменты мне казалось, что она – пример того, какими стали бы люди, если бы Гитлер победил. Эта мысль наполняла меня печалью, которую я чувствую до сих пор.
Небо не упало на землю в доме Ардебер, когда Клара пошла работать к немцам. Было ли это потому, что взрослые начали ее бояться? Новость была торжественно объявлена январским вечером: полковник Шмидт предложил ей работу в комендатуре.
Мы сидели за ужином. Слова Клары были встречены неловким молчанием. Я помню, подумала, что этого можно было ожидать! Как же это возмутительно! Теперь Клара пойдет работать к немцам и будет помогать им победить в войне, а все, что мы можем сделать, – это промолчать. Вместо скандала было только замешательство – неловкое молчание – неловкое молчание – я вновь и вновь повторяла про себя эти слова, как заклинание, все еще надеясь, что отец забудет о своем благородстве (или это было беспокойство за нашу безопасность?), чары рассеются, и он вышвырнет Клару вон из нашего дома.
Но за столом все так же продолжало царить молчание. Явная демонстрация ее недостойного поведения имела неожиданный результат – ее не только не выгнали вон, но, наоборот, это позволило ей укрепить свои позиции в нашем доме. Бабушка всегда верила в ее благие намерения. Она мягко повторяла “да, да”, пока Клара перечисляла ей все преимущества работы добровольным посредником между оккупационными войсками и местным населением. Ее подруга жертвует собой ради нас и жителей Сен-Дени. Что же касалось моих родителей и теток, они были слишком ошеломлены, чтобы хоть что-то возразить. Теперь Клара будет общаться с немцами напрямую, а ведь ей известно об антифашистских убеждениях нашей семьи.
Клара наслаждалась приобретенной властью. Не встретив никакой реакции на свое заявление, она принялась рассказывать все в подробностях. Поскольку в трудные моменты жизни она привыкла рассчитывать только себя, то, не найдя работы на острове, она, ни с кем не посоветовавшись, попросила у полковника Шмидта пропуск в Тулузу, где ее с нетерпением ждала семья Модильяни. И в этот раз полковник принял ее лично в своем кабинете позади виллы “Адриана” и согласился подписать пропуск в Тулузу – у Клары и Поля из-за австро-итальянского происхождения были некоторые привилегии. Однако, откинувшись в кресле, полковник вдруг отложил авторучку: “Моя дорогая мадам Риттони, – торжественно произнес он. – Для вас и тут найдется дело. Почему бы вам не стать нашим переводчиком? Девушка, которая работала здесь, оказалась еврейкой. Она была хорошим работником, но теперь настало время ей уехать. Все евреи должны покинуть остров. Нам нужен человек, которому можно доверять и кого уважает местное население. С вашим блестящим образованием, знанием французского, немецкого, итальянского, не говоря уж о вашем обаянии… У вас есть все данные, чтобы занять эту хорошо оплачиваемую должность. Ваши русские друзья, несомненно, будут рады, что вы сможете остаться с ними”. Как же Клара могла отказаться? Это было бы опасно, ведь нельзя сказать немцам: “Нет”. Это наша счастливая звезда заставила полковника Шмидта сделать ей такое предложение. Теперь она может взять на себя долю расходов и помочь нам продержаться в Сен-Дени. “Я смогу добывать у немцев продукты, – сказала она. – Полковник Шмидт дал понять, что, пока я на них работаю, у меня будут кое-какие преимущества”.
Клара продолжала есть с нами, вечер за вечером используя нашу столовую в качестве сцены для своих бесконечных монологов. Но немецкие продукты на нашем столе не появились ни разу – отец с самого начала сказал ей, что немецким подаркам в доме Ардебер не место.
Единственной немецкой едой, которую мне удалось попробовать, был черный хлеб, который один полусумасшедший поляк перебрасывал через Стену размышлений. Он ухаживал за лошадьми в реквизированной конюшне за вторым садиком. Но это случилось гораздо позже. Поляк, бессвязно разговаривавший сам с собой, сошел с ума на русском фронте. Он бормотал что-то по-польски – на языке, который мы немного понимали, хотя и не полностью. Но хлеб, который он бросал через стену, говорил сам за себя как слова доброты.
Светская жизнь при нацистах
Пришел день, когда эльзасских и лотарингских беженцев вывезли из Сен-Дени по приказу “сверху” – местные немецкие власти не особенно занимало их присутствие в деревне. Мы не знали, что среди этих беженцев был двенадцатилетний Андре Шварц-Барт и его семья, которых потом отправят в лагерь смерти. Андре удастся бежать и вступить в ряды Сопротивления. Позже он напишет роман “Последний из праведников” и получит за него в 1959 году Гонкуровскую премию
[43].
Мы с Андреем и тетей Наташей пошли попрощаться с эльзасским мальчиком по имени Давид, школьным приятелем Андрея. Я помню длинный ряд открытых грузовиков с заведенными моторами, стоявших напротив церкви. Отъезд эльзасцев и лотарингцев напомнил их прибытие в Сен-Дени, они так же были одеты в темную зимнюю одежду, а в глазах у них были печаль и тревога. Эти люди, с прошлого лета слившиеся с обитателями Олерона, опять стали чужаками, раздавленными под гнетом проклятия, имени которому еще не было. Хотя все это происходило днем, у меня в памяти этот отъезд окрашен в цвета сумерек.
По вечерам Клара в свойственной ей театральной манере рассказывала о том, что говорят и делают немецкие офицеры. Конечно же, все они в нее влюбились. Она твердо отвергла их ухаживания, но между ними возникла романтическая дружба, проникнутая бесконечным уважением к ней офицеров. Теперь Клара могла отважно признаться в том, что критически настроена по отношению к Гитлеру. Поклонники, покоренные ее храбростью, тоже решились на откровенность, тем самым доверив ей свою жизнь. Они тоже считали, что Гитлер бывает вульгарен и впадает в крайности.
Однажды вечером Клара рассказала об одном важном разговоре с полковником Шмидтом. В тот день он попросил ее присутствовать на обычном совещании по поводу изъятия конюшен. Когда она уже уходила, он очень вежливо спросил ее: “Дорогая мадам Риттони, знакомы ли вы с мадам Виттингоф-Калита? Мы получили от нее письмо. Оказывается, у этой дамы трое детей от первого брака с прибалтийским дворянином – эти храбрые молодые люди сейчас сражаются под немецким флагом. Она и ее второй муж, белый русский эмигрант по фамилии Калита, просят разрешения жить в Сен-Дени. Очень жаль, что мы никому не можем позволить поселиться в милитаризованной зоне”. Он взял со стола бумагу, очевидно, что это было письмо мадам Калита. Вздохнув, он разорвал его пополам и бросил в корзину для бумаг.
