— Знаешь, Рит, да не обращай ты на неё внимания. Просто не обращай и всё, — посоветовала подруга.
— Прекрасный совет, конечно, жаль только невыполнимый. Ты бы видела, какими она на меня глазами смотрит! Будто я клон великой Сары Бернар! А мне так стыдно, что я не могу к ней так же, непредвзято относится… — я взглянула на часы и подскочила. — Галка, блин! Опять я на репетицию опоздаю! Женька уже скоро звереть начнёт. У нас тут временная дыра какая-то, ей-богу! Не успеешь три слова сказать, а уже полдня пролетело!
Я схватила со стола сигареты и понеслась собираться.
И конечно опоздала. Это я поняла ещё на подъезде к центру. Вроде, и не лето, когда к собственному транспорту добавляются автомобили приезжих, а на дорогах сплошные пробки. Скоро как в столице будет — не протолкнуться. Да уже не протолкнуться!
Вереница разномастных машин ползла в нужном мне направлении, а я курила сигарету за сигаретой и хмуро поглядывала в окно.
Мимо, кутаясь в зыбкий туман, проплывали серые угрюмые здания, пешеходы торопились по своим делам, стремясь поскорее добраться в тёплые помещения, а полумёртвые деревья, воздев к низкому серому небу голые ветки, тревожно застыли в ожидании зимней стужи.
Хоть бы снег выпал, что ли… Всё посимпатичней будет… А то на эту унылую серость уже сил нет смотреть.
Как же, дождёшься! Несмотря на то, что за последние годы в Крыму заметно похолодало, выпросить у небес снега по-прежнему было сложно. Во всяком случае, до января, а то и до февраля. Очень радостно встречать Новый год, когда на улице проливной дождь, например! А иной раз может и вовсе за всю зиму никакого снега не выпасть.
В салоне было тепло и дымно, и я опустила стекло. Сырой белёсый субстрат, перевалившись через край, быстро заполнил пространство, в секунды вытеснив нагретый воздух. Я поёжилась и запахнула дублёнку.
Женя не стал дожидаться моего приезда, и когда я наконец добралась, на сцене уже вовсю репетировал второй состав.
Стараясь не привлекать к себе внимание, я на цыпочках пробралась по залу и примостилась недалеко от Сергачёва на краю следующего за режиссёрским ряда.
Влад посмотрел на меня с укором, я беззвучно проартикулировала: «Пробки!» и вопросительно кивнула на Женькину спину.
Приятель замахал руками, изображая режиссёрский гнев, а я закатила глаза и молитвенно сложила руки.
— Это что там за пантомима?! — прогремело во внезапно наступившей тишине, заставив меня вздрогнуть от неожиданности. — Маргарита, ты опять опоздала?!
— Я больше не буду… — привычно-виновато проблеяла я.
— Детский сад, — вздохнул Женька и обречённо добавил: — Будешь.
— Буду, — согласилась я.
— Издеваешься?
— Поддакиваю.
— М-да… Народ, — он обвёл суровым взглядом присутствующих, — все увидели, как ведёт себя эта леди? Так вот никогда, боже вас упаси, никогда так не делайте!
Народ дружно захихикал. Почти все были из нашего старого состава, и подобные разговоры им слышать уже доводилось.
Я показала сотруппникам язык, за что немедленно получила следующий грозный комментарий режиссёра.
— Тебе энергию, что ли, некуда девать?! — рыкнул он. — Так я могу персонально для тебя удвоить количество репетиций, только скажи!
— Не надо, — пискнула я. — Я, конечно, театр люблю, но не до такой степени, чтобы в нём повеситься.
— Тогда не испытывай моё терпение. Марш работать! Зоя свободна.
— А я? — встрял Влад.
— А ты посиди. Пусть она с Севой порепетирует. Рита, давай вот с этой сцены: «…с безумным криком, в огромном рыжем парике выбегает Она».
Я метнулась из-за кулис с бутафорским пистолетом в руках.
— Стоп! Слушай… Мне сейчас такая офигительная идея пришла! — Женя в ажиотаже сорвался с кресла и выскочил в проход.
Эту его привычку все старожилы тоже хорошо знали — значит, действительно, придумал что-то уникальное.
— Посиди пока. — Он заходил взад-вперёд по залу, посматривая на сцену, а я плюхнулась в кресло.
Можно расслабиться, пока со всех сторон свою находку не обмозгует, не успокоится.
Сергачёв подавал мне с места различные знаки, сигналя, что неплохо бы выскочить в буфет, кофе выпить, пока режиссёр «разродится», я в ответ отрицательно мотала головой, тоже жестами показывая, что нельзя, и так в опале.
— Прекратите болтать! — рявкнул Женя. — Думать мешаете!
— Да мы молчим! — возмутился Влад.
— Нет, разговариваете! И очень громко!
Я подпёрла подбородок кулачком и, дабы не сбивать гения с мысли, уставилась в потолок.
— Значит так, — наконец произнёс он, остановившись напротив. — В рыжем парике ты будешь не с середины, а с начала пьесы. А как раз в этой сцене парик спадёт, и все увидят, что у Нины на самом деле роскошные длинные волосы! И вот тут-то и поймут, что говоря о Марише, она имела в виду себя: «Горят! Горят золотые волосы! Сияют огромные глазища! И всё это на двух бесконечных ногах!» Так, ноги есть, глазища есть, и золотые волосы будут!
— А я как же?.. — растерялась Зоя, не обладающая ни одним, ни другим, ни третьим.
Женя с минуту в недоумении смотрел на неё, и мне, знавшей его не первый год, было совершенно очевидно: сейчас он настолько захвачен своей идеей, что судьбой отдельно взятой актрисы интересуется в последнюю очередь.
— А с тобой будет всё по-другому. Не волнуйся, что-нибудь придумаем, — отмахнулся он, после чего взбежал на сцену и, задрав голову, стал рассматривать купол.
Я тоже вновь устремила взор в потолок, силясь понять, что он там пытается разглядеть.
— Ты спустишься на трапеции! — через некоторое время победно воскликнул он. — То есть, не спустишься, а повиснешь под куполом вниз головой. Парик упадёт, и длинные волосы хлынут вниз! Какой же я молодец! — он аж зажмурился от удовольствия, представляя какое эффектное получится зрелище. — Потом ты покачаешься, угрожая Саше пистолетом, сделаешь кульбит и спикируешь на диван. Нет, на кровать.
Мои глазища от такой перспективы, наверное, из огромных превратились в огроменные. Во всяком случае, я вытаращилась на режиссёра настолько, насколько позволяли глазницы. Меньше всего на свете мне хотелось раскачиваться на трапеции и прыгать с потолка.
— Чего?.. — выдавила я. — Ты хочешь, чтобы я сиганула с такой высоты?!
— А что такое? — Женя никак не ожидал сопротивления. — Не на пол же.
— Ни-за-что! — с расстановкой сказала я, разъярённо поднимаясь. — У меня и так с головой нелады, а ты хочешь, чтобы я вообще калекой осталась?!
Женя бросился меня увещевать, доказывая, что это будет гвоздь программы, в смысле постановки, конечно.
Это-то мне было ясно, идею я прекрасно оценила сразу, но и рисковать здоровьем совсем не хотелось. Посему бешено сопротивлялась.
