— Александрыч, не бзди, мы не менты, бить не будем! Мы только поговорим.
— Я-я в вашем распоряжении, Павел Игоревич, — пролепетал Тишковский.
— Это твоя жена пусть тобой распоряжается. Ты лучше растолкуй, что это за история с нашим вагоном приключилась?
— Да, да, сейчас, Павел Игоревич, — Тишковский платком смахнул пот с лица и, перескакивая с одного на другое, рассказал о событиях, произошедших на ВСМПО и на станции «Лесная Поляна».
— Понятно! В общем, Александрыч, если дураком не будешь, то не все потеряно, — подвел итог Павел.
— Но это же я подписывал документы с Барсуковым! Меня завтра вызывают на допрос! Что мне делать? Что говорить? — скулил Тишковский.
— Угомонись, Александрыч, и не паникуй!
— Но он же, Барсуков, все знает! Он все расскажет!
— Не расскажет! — отрезал Харламов.
— Не бзди, дед, ему язык уже подрезали. Ты свой не распускай, а то башку потеряешь! — прорычал Крест.
Тишковский поперхнулся и, проглотив колючий ком, застрявший в горле, снова заскулил:
— Я-я ничего не скажу. Но м-еня завтра вызывают на допрос. Что мне делать? Что?!
— Тебе же сказали, не бзди, прорвешься, только перестань ныть! — прикрикнул Харламов.
— Да, да. Так что мне говорить следователю, Павел Игоревич? Что?
— Первое — не бздеть. Второе — от договора с Барсуком не отказываться. Там все чисто, сам знаешь.
— Да, да!
— Барахло, что я и Барсук дали, ты в глаза не видел! Выкинь!
— Понял. А титан?
— А что титан? У вас раздолбаев полно, погрузили не то и не туда. На том и стой.
— Так это же я давал команду Мелкозеровой и Иванову грузить титан в тот самый чертов вагон, что арестовали.
— А ты давал им бумагу?
— Нет, все устно.
— Вот и говори следователю, я не я, и хата не моя. Мелкозерова и Иванов тебя не поняли, усек?
— Да, да, Павел Игоревич! Я понял, все понял, — бубнил Тишковский.
— Ну, раз понял, то теперь мозгуй, как вырвать у гэбэшников вагон! — потребовал Харламов.
— Пробовал, пробовал, Павел Игоревич! Вместе с Крошковым ездили на станцию, в дивизию. Ничего не получилось, они не отдают.
— Хватит скулить, дед! У меня уши уже пухнут, соображай, как концы прятать! — рявкнул Крест.
Взятый в тиски, Тишковский лихорадочно искал выход из положения. От напряжения ему стало дурно. Харламов и Крест вытащили его из машины. Холод привел его в чувство, и он, наконец, смог сосредоточиться. Но всякий раз, когда казалось вот-вот будет найден выход, мысль ускользала от него.
— Ну давай, давай, мозгуй, Александрыч! — наседал Харламов.
— Кажется, есть вариант, но я не уверен, что получится, — выдавил из себя Тишковский.
— И какой?
— Если поставить вопрос о простое вагона.
— И что это дает?
— За простой надо платить большой штраф, поэтому…
— Да на хрен нам твой штраф! Дело базарь! — терял терпение Крест.
— Помолчи! — цыкнул на него Харламов и поторопил: — Давай, давай дальше, Александрыч!
— Военные за простой, тем более, гражданского вагона платить не будут, — рассуждал Тишковский. — Значит, его отправят к нам, а тут возникают варианты — по ошибке отправить на переплавку.
— Молоток, Александрыч! — похвалил Харламов и, похлопав по плечу, одобрил: — Вот таким макаром и действуй!
— Я готов, Павел Игоревич, но есть одна проблема и мне ее не решить.
— Какая?
— Охрана вагона. Она мне не подчиняется.
— Не бери в голову, решим этот вопрос.
— Ну, тогда я пошел, — Тишковский открыл дверцу мерседеса.
— Притормози, Александрыч, — ухватил его за пальто Харламов и потребовал: — Пиши, кто знал про вагон!
— А-а зачем?
— Чо непонятного? Стукача гэбэшного искать будем! Ну, давай, телись! — рявкнул Крест и включил свет в салоне.
— Сейчас, сейчас, — мямлил Тишковский, трясущейся рукой достал из папки лист бумаги, из кармана пиджака авторучку и принялся писать.
Буквы наползали одна на другую и сливались в рваную линию. Составив список, Тишковский вручил его Харламову. Тот не стал читать и передал тому, кто сидел на переднем сидении. Воротник дубленки у него смялся, и за ним проглянули крупный с горбинкой нос, под которым темнела щетка усов. Тишковскому показалось, что он где-то видел это лицо, напряг память и вспомнил, то был милицейский чин. «Усатый» прошелся взглядом по списку и ткнул пальцем в одну из фамилий. Харламов кивнул головой и подтолкнул Тишковского на выход. Тот мешком вывалился из машины и поплелся к подъезду дома. Проводив его презрительным взглядом, Харламов обратился к «Усатому».
— Кто эта сука, капитан?
— Мастерюга из транспортного отдела.
— С чего ты взял?
— Как только мы начали колоть его, так тут же вмешались гэбэшники, — пояснил милиционер.
— Все ясно, они прикрывали своего стукача! — заключил Крест и предложил: — Чо тянуть резину, едем колоть суку!
— Только без меня, — отказался капитан.
— Ладно, наведи на хату, а дальше мы сами, — не стал настаивать Харламов и распорядился: — Трогай, Джон!
Водитель завел машину и выехал на дорогу. На пути к микрорайону «Китайская стена», где жил мастер из транспортного отдела, навстречу им попался мерседес, его сопровождала машина скорой помощи.
— Салмыкова повезли! Глядишь, копыта отбросит, сволочь! — злорадствовал капитан-милиционер.
— Рано ты его хоронишь, кэп, он еще тебя переживет. Таких, как ваш Салмыков, только пуля остановит, — обронил Харламов.
Он словно в воду смотрел. Гипертонический криз у Салмыкова не перешел в критическую стадию. Он категорически отказался ложиться в стационар и настоял на амбулаторном лечении. В домашней обстановке крепкий организм быстро пошел на поправку. Почувствовав себя лучше, Салмыков, несмотря на возражения врача, отправился на работу.
За те несколько дней, что он отсутствовал, обстановка в ВСМПО разительно изменилась. От былого почтения подчиненных не осталось и следа, не только за глаза, но уже открыто, не стесняясь, они обсуждали его предстоящую отставку. На проходной, в цехах и кабинетах только что и было разговоров об арестах и обысках. Слухи один невероятнее другого народная молва разносила по объединению и городу. Самый нелепый состоял в том, что его — орденоносца Салмыкова, арестовала контрразведка, как шпиона двух разведок — итальянской и английской. Действительность оказалась хуже слухов. Машина расследования втягивала в себя все новых лиц, следователи основательно взялись за первого зама — Тишковского. Грозовые тучи сгустились над головой самого Салмыкова. Он бросился за поддержкой в Москву и наткнулся на глухую стену.
