— Это произвол! На каком основании?
— Во дворе стоят ваши машины?
— Да, а что?
— Сегодня, на одной из них совершена серьезная авария, есть пострадавшие.
— Какая еще авария? Я весь день находился на вилле! Мои компаньоны и прислуга могут подтвердить!
— Господин капитан, это я ездил на БМВ, но не совершал никакой аварии, — Епифанов пришел на выручку Раздольнову.
— Если не совершали аварии, то почему она в таком состоянии? — допытывался капитан.
— Не справился с управлением, меня занесло на повороте, но никто не пострадал.
— Кто, где и что совершил, мы разберемся. А пока, господин Раздольнов, проследуйте за нами и не заставляйте применять силу! — пригрозил капитан.
Раздольнов вынужден был подчиниться, поднялся с кровати и, яростно сверкая глазами, прорычал:
— Мне что, в трусах ехать?
— Одевайтесь, мы подождем.
— Вы что, капитан, любитель мужского стриптиза?
— Хорошо, мы выйдем, — согласился полицейский.
Раздольнов остался один. Одеваясь, он старался, как мог, тянуть время, и пытался понять, что же на самом деле стоит за действиями полиции, но так и не нашел ответа и отдался в ее власть. В плотном кольце полицейских его провели к микроавтобусу, усадили в «обезьянник», наручники не одели, но глаза завязали. На свои вопросы он так и не получил ответов, полицейские отделывались общими фразами: «В участке вам все объяснят».
Дорога до отделения полиции заняла не больше двадцати минут. Под руки Раздольнова вывели из машины, под ногами он ощутил твердую землю, ее сменил паркет, а потом упругий, как резина пол. И когда с глаз сняли повязку, то вместо камеры полицейского участка он увидел комнату, больше напоминающую склеп. В ней не было ни окон, ни кровати, ни стола, единственная лампа, забранная в густую металлическую сетку, светила нестерпимо ярким светом. Стены покрывал пористый, упругий материал. Под потолком были установлены две видеокамеры, они хищно нацелились на Раздольнова.
Он в ярости пнул по стене, словно в вату, затем обрушился с кулаками на дверь. Они отлетали от нее как от боксерской груши. В этом белом, стерильном мешке-склепе время, казалось, остановило свой бег. Ни один звук не долетал снаружи. Раздольнов без сил свалился на пол, в душе была полная пустота, а в голове царила сумятица мыслей.
Прошел не один час, когда, наконец, о нем вспомнили. Дверь открылась, на пороге появился капитан-полицейский и потребовал следовать за ним. Раздольнов вышел из мешка-склепа, по ступенькам поднялся на лестничный переход. Через узкое, забранное решеткой окошко пробивался тусклый свет. Бесконечно долгая ночь закончилась, наступило утро. Раздольнов замедлил шаг и бросил взгляд на улицу, перед глазами возникли двор, а за ним высокая, глухая стена.
— Не останавливаться! — приказал капитан-полицейский.
Раздольнов шагнул вперед, прошел десяток метров по узкому, без окон коридору и оказался на круглой площадке. На нее выходили три двери, у одной из них капитан-полицейский остановился, открыл и распорядился:
— Проходите!
В кабинете царил полумрак. Раздольнов перешагнул порог. Под потолком вспыхнула лампа, в ее свете он увидел перед собой мужчину лет тридцати пяти, спортивного сложения, в светлом костюме, явно не итальянской внешности. Его глаза прятались за дымчатыми стеклами очков. Это был сотрудник посольской резидентуры ЦРУ в Москве Джон Саттер. Вальяжно развалясь в кресле, он смерил Раздольнова пристальным взглядом и, кивнув на стул, заговорил на отменном русском языке.
— Проходите, Николай Павлович, садитесь.
— Сесть я всегда успею, — буркнул Раздольнов.
Саттер обнажил в улыбке крепкие, не знавшие рук дантиста зубы и заметил.
— Хорошо держитесь, Николай Павлович, тогда скажем так, присаживайтесь.
— С кем я разговариваю?
— Джон Армстронг, — представился Саттер и повторил: — Да вы присаживайтесь, Николай Павлович, можете закурить.
Раздольнов подсел к столу, потянулся к пачке «Кента», смял в руке и, швырнув в угол, отрезал:
— Я не курю!
— О, извините, Николай Павлович, я совсем забыл, вы же десантник и спортсмен-разрядник!
Осведомленность Саттера ошеломила Раздольнова. В первый миг он не нашелся что сказать. А американец не давал ему опомниться и продолжал наступать.
— К моему глубокому сожалению, произошел серьезный инцидент, который может иметь для вас, Николай Павлович, самые тяжелые последствия.
— Какой еще инцидент?! Если вы имеете в виду аварию, то я уже заявлял капитану, и говорю вам: я к ней никакого отношения не имею!
— Должен вас огорчить, Николай Павлович, есть подтверждение того, что авария совершена именно на вашей машине.
— Я-то тут при чем?
— Авария, это далеко не все.
— А что еще?! — здесь выдержка изменила Раздольнову, его пронзила догадка, — «этот хлюст знает про историю с киллером», — и голос дрогнул.
Это не укрылось от внимания Саттера. Внимательно посмотрев на Раздольнова, он порылся в пухлой папке, достал из нее документ и нанес новый удар с совершенно неожиданной стороны.
— Николай Павлович, давайте поговорим о вашей собственности в Италии, — предложил Саттер.
Эта игра в кошки-мышки все больше запутывала Раздольнова и взвинчивала нервы. Он с трудом сдерживал себя, чтобы не двинуть по самоуверенной физиономии американца, и сквозь зубы процедил:
— Слушай, а тебе какое дело до нее?
— Итак, господин Раздольнов, я повторяю свой вопрос, чем вы владеете в Италии?
— Ну, чего ты ко мне с этим привязался? Ну, виллой и всем тем, что там находится.
— Скромничаете, Николай Павлович?
— Подскажи, а то я забыл?
— Ну, как же так, Николай Павлович, вы совершенно упустили земельный участок в Сицилии.
— И что? Я же его не украл, а купил!
— Ах, как же обидно будет его потерять. Хороший…
— Вот тебе хрен! — вскипел Николай. — Он у меня бумажками прикрыт, черта с два подкопаешься!
— А вот тут, господин Раздольнов, вы ошибаетесь! — с лица Саттера исчезла, казалось навсегда приклеенная к губам улыбка, и в голосе зазвучала угроза: — Ваши деньги дурно пахнут.
— Ошибаешься, деньги не пахнут! — отрезал Раздольнов.
— Дурно пахнут не только ваши деньги. От вашего прошлого и настоящего у правосудия Италии может начаться аллергия.
— Чег-о?! Какое еще правосудие? Какая к черту аллергия?
— Как это у вас русских говорится: по тебе тюрьма плачет. Так вот, плачет не только российская, но и итальянская тюрьма.
