— Хафу, это че за взгляд? Уже соскучился по больничной койке?! — дерьмо, этот псих еще и не в настроении, похоже что–то стряслось.
— Может как–нибудь в другой раз? — демонстрирую сумку набитую больничными вещами. — Мне бы домой заскочить.
— ПОСАДИ! СВОЮ! ЖОПУ! НА! ГРЕБАНЫЙ! БАЙК!!!
— Ладно–ладно! — на нас уже косятся не только прохожие, но и персонал больницы нет–нет да выглядывает из окон. — Я понял, уже сажусь. Ками, зачем так орать?
— Поговори мне еще. — газует он, как только я «паркую» свой зад на заднем сиденье.
Байк стремительно срывается с места, да так, что я чуть с него не катапультируюсь — а день ведь так хорошо начинался. Покрепче перехватываю сумку с вещами, пока свободная рука судорожно нащупывает специальный поручень чуть ниже сидушки. Расстояние до моего дома мы преодолеваем минут за десять, но это ничуть не радует — после такой огненной поездочки несколько миллионов нервных клеток сказали прощай и дружно помахали ручкой моему, переполненному кортизолом, мозгу.
— Киёси сдал тебя. — когда мы резко тормозим у дома озадачивает меня Акихико.
— Не понял. — перевариваю я услышанное, слезая с байка.
— Помнишь того парня, которого ты вырубил при нашей первой встрече?
— Что–то припоминаю. — постепенно до меня доходит о ком идет речь.
— А вот он тебя хорошо запомнил, обиженный говнюк сдал тебя банчо.
— Он–то откуда узнал?
— Они кореша с Шотой и часто вместе прибухивали. Походу наш однорукий друг проболтался по пьяни еще и фотки показал.
— Ну сдал и сдал. — отмахиваюсь я.
— Недзуми, не тупи. После такого позора банчо обязательно попытаются тебя прикончить. Задумайся, их обоссал ХАФУ. Даже, если бы они дружно перетрахались в своем сарае, а затем начали продавать записи этого междусобойчика на Акихабаре у них и то было бы меньше проблем.
— И что делать?
— Ками, сколько же с тобой проблем, пацан, я уже жалею, что связался с тобой. По хорошему стоило бы тебя кинуть, но ты скорешился с троицей из Тосэн, да и Шоту вытащил из передряги.
Вот мудила — сам заварил кашу, а теперь перекладывает с больной головы на здоровую. Как же хочется ему втащить, кулаки так и зудят.
— Ладно, так уж и быть, приставлю к тебе пару парней покрепче, пока не разрулю ситуацию… — этот парад лицемерия прерывается громким пиликаньем.
Красноволосый ненадолго затыкается и извлекает из кармана токкофуку узнаваемый кирпичик с небольшой антенной.
— Да? — прикладывает он телефон к уху. — Ты уверен?…Это точно они?…А Киёси?…Диктуй адрес…деньги получишь завтра…все, отбой.
— Хафу, да ты счастливчик! Уроды из банчо и этот отброс Киёси сейчас тусуются в старом порту, ничему их жизнь не учит. Иди, скидывай шмотки, а я пока наберу парней — устроим визит вежливости этим уебкам.
— Да я и дома могу посидеть. — пытаюсь отвертеться от стремного предложения.
— НЕ…БЕСИ…МЕНЯ! — у командира босодзоку краснеет рожа и дергается левый глаз — не к добру.
Ками, ну прошу, пошлите уже этому гондону инсульт или хотя бы язву желудка — сетую я на судьбу пока отношу грязные вещи в дом. Возникает желание перекусить на скорую руку, но этот красноволосый обмудок и тут вставляет палки в колеса: начинает бибикать и «рычать» мотором, поторапливая меня.
Путь до Иокогамы, а точнее до уже знакомого мне старого порта отнимает у нас еще меньше времени, чем в прошлый раз. Ощущение такое, будто командир босодзоку спешит не на обычную стрелку, а на тот свет. Видимо, из таких — отбитых на всю голову парней и набирали местных камикадзе, которые топили корабли Ацтлана в токийском заливе. Эх, жаль Акихико не родился пораньше лет этак на пятьдесят, чтобы принять участие в этом увлекательном, но таком коротком мероприятии. Уверен, этот адреналиновый наркоман кайфанул бы, как в последний раз…хотя почему как…
— Приехали, надеюсь, ты там сидушку мне не обгадил?
— Надейся, надежда умирает последней. — бурчу я негромко под тарахтение двигателя.
— Че, вякнул?!
— А какой из них наш? — перевожу тему, пока у этого психа вновь не свистанула фляга.
Длинные ряды складских помещений, теряются где–то вдалеке.
— Тот, что на пустыре. — глушит Акихико байк и скидывает лямку зачехленного боккена с плеча. — Под тринадцатым номером.
— Стоп! Мы что не собираемся дожидаться остальных?
— Ой, хватит ныть, пока парни подтянуться эти куски дерьма уже могут свалить, вылавливай их потом по всему Токио.
— Я тогда байк посторожу, мало ли…
— Н–Е–Д-З–У–М-И!
— Да иду я, иду.
Делать нечего, плетусь следом. Из нужного нам ангара играет электронная музыка — модный нынче техно поп. Это мы удачно зашли, вечеринка в самом разгаре. Так я думал ровно до того момента, пока мы не попали внутрь строения — вот засада. Нас ждали и ждали не те, кого мы ожидали увидеть — ангар был забит под завязку агрессивно настроенными якудза. Мацуба–кай решились на ответку и, судя по тесакам в их руках, настроены головорезы из японской мафии весьма серьезно. И чего старый пердун выписал меня так рано, мог бы еще немного полечить?
— Кого я вижу — сам Красный Они пожаловал на нашу вечеринку! — музыка затихает, чтобы дать слово толстячку в модном костюме. — Давайте, парни, поддержим гостя!!!
Якудза освистывают нас и кроют отборным матом вперемешку с угрозами. Оглядываюсь, чтобы прощупать пути к отступлению — бесполезно, сзади нас подпирают бандиты, выбирающиеся из соседних ангаров. Черт, да сколько же их здесь, как минимум человек пятьдесят точно есть. Кажется, я влип. Только выбрался из одной кучи дерьма, как тут же нырнул в другую — в этом весь я.
Поздравляю, Антон, это конечная. Суши весла, придурок, и надейся, что в конце тоннеля тебя ждет еще одно перерождение.
— Тише, тише, парни, вы пугаете малышку Они… — да хрена лысого вы пугаете этого отморозка.
Под сводами ангара разносится смачный, мокрый хруст — зачехленный субурито напрочь сносит нижнюю челюсть говорливому толстяку. Разящий выпад переполнен яростью и показной жестокостью — Акихико в бешенстве, от него расходятся волны Рейки, формируясь в знакомую мне по местному фольклору фигуру демона. Рогатый ёкай с кривыми, торчащими в разные стороны клыками, вооруженный дубиной, обшитой металлом лупит себя здоровенным кулаком в грудь, выбивая одному ему известный ритм — теперь понятно, почему Акихико носит столь звучное прозвище.
Толстяк падает на колени, прижимая ладони к лицу. Вижу первобытный ужас в его заплывших жиром глазах — якудза судорожно захлебывается собственной кровью. На мгновение внутри ангара воцаряется звенящая тишина, а затем начинается бойня равной которой я еще не встречал.
Отмирают якудза, помещение «оживает» — под сводами ангара вновь разносятся крики, но на этот раз они полнятся ни угрозами и бахвальством, а болью и паникой. Акихико, верный своему прозвищу, словно истинный красный они — страж адских врат, врывается в самую гущу якудза, собирая кровавую жатву. Его деревянный клинок разит головы бандитов точно и неотвратимо, не оставляя тем ни единого шанса. Якудза пытаются отмахиваться, среди них нет откровенных трусов, но куда им — слишком большая пропасть в скорости и мастерстве сводит на нет все их попытки. Разве что изредка бандитам удается поцарапать красноволосого своими тесаками, когда накидываются на того толпой, словно свора диких шавок на разъяренного медведя, но этого явно недостаточно, чтобы остановить раскрученный маховик первобытной жестокости. Акихико вращается, словно юла, безостановочно поражая врагов верным боккеном, ломая им лица и раскалывая черепа. Чехол деревянного меча стремительно намокает и от каждого взмаха, укрытого мокрой тканью, субурито веером разлетаются капли чужой крови. В этом диком «танце» ни крупицы жалости и ни малейшего намека на сострадание, порывы красноволосого наполнены неудержимой яростью — вся та злоба, что копилась в нем эти дни, наконец–то вырывалась наружу, калеча чужие судьбы. Перед моим взором разворачивается чистый и незамутненный аттракцион кровавой жестокости и я не в силах отвести от него взгляд.
